Знает ли моя суженая, как снять заклятие? И скажет ли… Сдается, что меня за сумасшедшего примет, если расскажу, что к чему. Придется иначе действовать. Завоевывать сначала ее доверие, а потом – сердце.
И пусть даже не надеется, что сможет от меня сбежать! Не позволю. Не для того я был готов обойти полмира, чтобы навсегда выпустить из рук птицу счастья.
Я подхватил походные мешки, закинул их на плечи, бросил путевой клубок. Чары, как ни странно, сработали. Правда, двигался клубок медленно, грозя рассыпаться. Но через сутки я оказался на месте.
Огляделся, рассматривая наполовину сгнившую крышу, поросшую мхом, тронул расшатанную калитку, которая жалобно всхлипнула, осмотрел двор, заросший бурьяном. И она тут живет?
Руки сжались в кулаки. А если разбойники нападут? Или волки? Если первым дело было до сокровищ, а не до нее самой, то вторым без разницы кого съесть – молодую девушку или старуху.
Ну, суженая… Нарву сейчас крапивы и… ничего я не сделаю. Сдается, хватает ей и заклятия, чтобы седина в волосах была. Сердце затопила жалость и необъяснимая нежность. И едва суженая появилась на крыльце, сжимая кочергу, я постарался спрятать улыбку. Глаза у нее остались прежними, хоть и сверкали гневно. Я снова призвал свой дар, закрепил чары так, чтобы всегда видеть ее юное лицо.
Остаток дня, пока эта упрямица делала вид, что я ей безразличен, время от времени подглядывая за моими действиями в окно, я сооружал навес. Пришлось ходить в чащу, разыскивать подходящие деревца для креплений. Пока рубил стволы, прокручивал в голове состоявшийся занятный разговор. Да уж, легко у нас не получится! Согреть бы ее неверящее сердце, ставшее почти ледяным, да не пустит она меня в него. По крайней мере, сейчас.
Я устало вытер пот со лба, покосился на пенек. Вроде бы он раньше находился дальше. Или мне чудится? Подошел, наклонился, замахиваясь топором…
– И не совестно тебе, добрый молодец, порядочную нечисть пугать? – заверещал пенек, оборачиваясь лешим.
Тело у него поросло мхом и было покрыто яркими листьями. Нечистая сила повертела в руках-веточках свалившуюся с дерева шишку и уставилась на меня оловянными глазами.
– Лес, значит, мой портишь?
– Тебе так жалко пару корявых деревцев? – удивился я.
Леший поцокал, покачал головой и вздохнул.
– И почему же ты меня не боишься?
– А должен?
Я знал, что лешие вполне нормальные, в отличие от другой нечисти, тех же кикимор или болотников. Они и помочь могут, если заблудился, и верный совет дадут, да и никогда мы, люди, с ними не воевали. Все их проказы – такая мелочь по сравнению с ожившими умертвиями да загрызнями.
