— Что у тебя с собой? — спросил он, пытаясь перекричать этот вопль.
— Ничего, — честно ответил я. — Да и откуда?
Он сказал попробовать еще раз. Я снова прошел через истерящую раму, и вопли стали еще яростнее — казалось, вот-вот от них начнут качаться стены.
— Может, в значках что? — Лёнин коллега кивнул на мою грудь.
— Нет, — отрезал Лёня, — они обычные.
Он сосредоточенно уставился на меня, словно ощупывая глазами карманы.
— А в карманах что-то есть?
— Только мой талисман.
Я вытащил его из кармана.
— Кусок угля, что ли? — не поверил Лёнин коллега.
— Антрацит, — поправил я.
Не касаясь, Лёня подозрительно его осмотрел, а затем развернул передо мной бархатный мешочек.
— Положи пока сюда.
— Зачем?
— Попробуй пройти без него.
Без особой охоты я положил в мешочек свой антрацит и уже в третий раз прошел через раму, которая тут же замолчала.
— Я его пока заберу, — Лёня крепко затянул тесемки мешочка.
— Но это мой талисман, — возразил я. Если подумать, я с ним еще никогда не расставался.
— Временно, — пообещал Лёня, делая пометку в листе, как делал со всеми изъятыми предметами, — после экзаменов сразу отдам.
Спорить тут, очевидно, было бесполезно. Я сделал шаг к двери.
— И, Саш… — вдруг позвал он.
Я обернулся.
— Удачи, — пожелал мне Лёня.
А вот это мне точно понадобится. Поблагодарив, я зашел в достаточно вместительную аудиторию. Ряды длинных парт и скамеек ступенеобразно поднимались вверх. В самом низу были огромная доска, чью центральную часть закрывали две боковые створки, и преподавательский стол, за которым перед стопкой чистых листов сидел Григорий Николаевич Ковалевский собственной персоной — единственный преподаватель, которого я здесь уже знал. Будущие студенты рассаживались по местам — одни нервно покручивая чернильницы с перьями, другие расслабленно откинувшись, словно показывая, что экзамен их не волнует. Роза и Гена, уже устроившиеся на последнем ряду, бодро замахали садиться к ним. Однако только я шагнул на ступени, ведущие наверх, как за спиной раздался голос:
— Студент Матвеев! — позвал обладатель строгого серого костюма.
Я нехотя обернулся.
— А вы сюда, — Ковалевский показал на первый ряд прямо перед собой, — чтобы я вас видел.
Неужели я представляю собой настолько ласкающее глаз зрелище? Без особого энтузиазма я плюхнулся на скамейку. У двери послышался ехидный смешок — в аудиторию как раз вошел Голицын, освещая путь своим ярким фингалом.
— А вы, Голицын, — Ковалевский тут же повернулся к нему, — на второй ряд, сразу за ним. Вас я тоже хочу видеть.
