На всемирном поприще. Петербург — Париж — Милан | страница 42



— Нам, во что бы то ни стало, нужно выйти из этого положения, — сказал наконец Богдан, — оно не может, не должно длиться…

— Да, оно ужасно, — сказала Лизанька, вдруг почувствовав, что вся ее решимость исчезла, как дым. — Но где же выход? — спросила она чуть внятно и с приметной тревогой, не глядя на своего собеседника.

— Да мы должны его найти в самих себе, — сказал Богдан.

Лизанька качала головой.

— Не досадно ли, — говорил Богдан, воодушевляясь, — что самые лучшие чувства в нас обращаются только на мученье нам же самим и всем, к кому мы подходим!

— Что же с этим сделаешь! — печально возразила Лизанька.

— Надо уметь подходить к людям, а мы этого совершенно не умеем. Предрассудок ли, недоразвитость ли… Бог знает, что нам мешает…

Он опустил голову на грудь. Он вспомнил Макарова. Вспомнил, как сам он переламывал себя, побеждал свою внутреннюю тревогу, для того только, чтобы занять своего больного друга, дать ему отдохнуть в пустом, насильно-веселом, шутливом разговоре. Он однако же далеко не любил этого человека так, как любил Лизаньку. Отчего же ему так трудно было сделать для нее то, что он делал для него? Отчего же он тут не мог отказаться от всякой требовательности?

— Однако надо встать выше всего этого, — сказал он вслух, отвечая на свою же собственную мысль, — забудьте же все, что я вам сказал, когда мы виделись в последний раз. Смотрите на меня просто, как на человека, искренно и горячо преданного вам, который ничего в вас не ищет, ничего не требует от вас… Который готов каждую минуту стать к вам в такие отношения, каких вы сами пожелаете…

В порыве удивления, благодарности — всего же больше самой живой благодарности, Лизанька бросилась на шею Богдану…

— Боже мой? что это! у вас кровь? — спросила она с испугом, увидя легкую царапину, которую нанес Марсов моему герою.

Богдан в самом деле увидел, что левый рукав его был разрезан и забрызган слегка кровью.

Он старался успокоить Лизаньку. Она сама непременно хотела видеть рану… Она наклонилась над ним. Он чувствовал ее горячее дыхание на своем лице. Это было слишком непосильное испытание.

Новый дружеский союз запечатлелся страстным поцелуем. Лизанька уже не испугалась его. Освободив свою голову из страстных объятий, она положила обе руки на его шею… Она с любовью впилась сверкающими глазами в это смуглое, похудевшее лицо…

* * *

Голубой свет только что начинающегося утра проникал узкой полосой между неплотно притворенных ставень комнаты Богдана…