Подводя итог переваренной информации, он выключил бесполезно светящую лампу.
— Соберите материал на Волкова, по возможности, тихо... И я думаю, необходимо освободить из под ареста полковника Рохлина!
Адъютант вышел. Берия, переводя дух, нажал песочную клавишу лампового приемника. После мягкого щелчка навстречу портьерам оглушительно понеслось:
— Начинаем утреннюю зарядку! Ноги на ширине плеч!... Руки по швам!... Начали!!!... И раз... и два!..
На необъятном пространстве Москва не давала дремать и ежедневно приучала к порядку своих «свободных» граждан...
* * *
Лязгнул засов...
— Рохлин!!!... С вещами на выход!
Тяжелая металлическая «кормушка»[8] откинулась. Узкий луч одинокой лампочки прочертил пространство и замер квадратом на замызганной стене. Где-то в потемках закопошился комок потных тел. В сумрачный «продол»[9] через раззявленный створ пыхнуло смрадом.
— Рохлин! ... мать твою! — ступая коваными сапогами по рукам и ногам других арестованных, «дубаки»[10] волоком вытащили полковника на середину продола.
Арестантское озеро колыхнулось и успокоилось...
— Лицом к стене!... Р-у-у-ки за голову!
Следуя привычке, вертухай проверил арестованного на предмет наличия посторонних предметов, и отошел в сторону...
Шаги смолкли. Бесстрастный говор конвойных загудел, опрокидывая его сознание:
— Смотри, бля, живой?!
— Уж думали, в «общей» — каюк ему будет!
— Считай, повезло...
— Одиночки и так под завязку набиты... А где шлепнут — какая разница?
— Какая разница, какая разница? Один дрючит — другой дразнится!... За пять дён вот энтого и отпускают, а других почитай в расход отправили!
Под перепалку конвойных, Рохлин, теряя сознание, сполз вниз...
— Ничего, очухается, еще руки целовать будет своим добродетелям!
Стуча прикладами, конвойные быстро добились тишины за многочисленным рядом закрытых дверей...
* * *
Спотыкаясь о вышарканные тюремные пороги, Рохлин в сопровождении солдат добрался до следственного кабинета. Бурые пятна на наполовину окрашенных стенах неприятно ударили в глаза и произвели на него гнетущее впечатление...
— Партия дает последний шанс...
Голос комиссара лился среди серых стен, смешивая реальное и потустороннее измерение. Но Рохлин уже ничего не слышал. Спасительная истома стопудовым камнем клонила ко сну. Желая избавиться от нее, полковник при каждом слове «партия» неестественно вскидывал голову, изображал внимание и глубокую преданность.
Почти в забытьи, подписал все, что подсунул ему закадычный дружок...
