Ломая печати | страница 11

В этом смысле заветнейшая моя мечта, чтобы книга «Ломая печати» способствовала более глубокому знакомству советских читателей с событиями этого жаркого лета и дождливой осени предпоследнего года войны, когда мужчины и женщины, о которых я пишу, несокрушимо веря в победу духа над жестокой силой и преступным властолюбием, рисковали и жертвовали жизнью в борьбе за нашу свободу. Тем самым она сможет внести свой вклад в дело укрепления нашей дружбы.

И в самом деле — разве не об этом говорят доставившие огромную радость автору слова одного из главных героев книги, живущего поныне в Бретани полковника де Ланнурьена, который написал после выхода в свет «Ломая печати»: «Как указано в книге, я дрался в Словакии вместе с русскими против фашизма. Моим командиром был советский офицер Петр Алексеевич Величко. С ним вместе мы пережили и хорошее и плохое. И будь в этом надобность, я бы снова воевал под его началом».

Б. ХНЁУПЕК

Если б речь шла о Филиппе Валуа, его сестре Бланке, принцессе Мадлен, Людовике XI или Шарле Монтескье, Наполеоне, Талейране, или Андре Тардье, или Жане-Пьере Бро! Сколько литературы! Сколько материала! И сведений, почерпнутых на уроках истории!

И никак не удается найти в замотанном, запутанном клубке тот пресловутый конец нити, за который надо потянуть, чтобы все обрело смысл.

Потому я и смотрю на Дунай. Из окна братиславского института.

Я не скрываю того, что расстроен. Это не приступ слабоволия. Скорее недовольство тем, что я обречен на бездеятельность, когда нужны действия. Люди, которые мне помогают, пожимают плечами: они уже перерыли все — просмотрели все фонды, списки, рукописные материалы, все источники, документы, но чего нет, того нет.

При моем третьем или четвертом визите какой-то юноша даже предложил мне папку с надписью «Истребительный полк «Нормандия — Неман».

— Меня интересуют словацко-французские отношения, а не советско-французские, — обратил я его внимание на эту деталь.

— А разве были и такие? — поднял брови практикант.

Все, что тут есть, это, собственно, несколько газетных вырезок. И еще регистрационная карточка — по ней можно судить, что где-то должно быть последнее донесение командира. Но, к сожалению, никаких следов этого донесения нет.

Вырезки крайне интересны. В них говорится о людях, вспоминаются бои, описываются схватки, перестрелки, места и встречи, радости и заботы, свадьбы и похороны. Я уже знаю их наизусть. Но чем дольше я изучаю их, тем больше мое смятение. Я никак не могу увязать между собой множество отдельных, разбросанных во времени и пространстве событий, ограничить их рамками начала и конца.