. В других бургундских хрониках данный эпитет употребляется применительно и к герцогу Жану Бесстрашному, и к другим государям.
В чём же заключалась «доброта» Филиппа, если эпитет стал прозвищем? Тот же Шатлен в рассказе о добром герцоге Филиппе Храбром пишет, что, будучи еще молодым, он прослыл благоразумным и доблестным, а все его деяния были направлены на достижение благополучия и единства королевства, а также общественного спасения. Герцог почитал Бога и уважал древо (tronc), от которого происходил, один управлял королевством, держал на своих плечах королевский трон. Благодаря этому заслужил особое благословение (benediction) от Бога и от людей[396]. В том же сочинении, описывая деяния Филиппа Доброго, Шатлен отмечает, что герцог заслужил восхищение современников (включая подданных) поддержанием мира в своих землях, их богатством, расширением владений, многочисленными победами в сражениях[397]. Оливье де Ла Марш сообщает, что герцог своими благими поступками и добродетелью заслужил прозвище «добрый», ибо на самом деле являлся таковым[398]. Далее мемуарист кратко останавливается на правлении герцога, указывая попутно на определенные качества Филиппа Доброго: почитание Бога, вера в совет, благоразумие, справедливость, милосердие, щедрость, стремление к миру и т. д. По всей видимости, для хронистов «доброта» заключала в себе все добродетели, которые только мог иметь государь и которые всеми без исключения авторами считались необходимыми для него[399]. Причем акцент делался также на тех качествах, которые помогали ему заслужить любовь и уважение подданных.
Однако Шатлен со свойственной ему обстоятельностью убеждает читателя в том, что герцог достоин и других прозвищ, например, «Август»[400]. И дело не только в том, что герцог, по сообщению историка, родился в августе, а значит, под знаком Льва[401]. Исходя из сложившейся в Средневековье этимологии этого слова (от лат. augeo, франц. augmenter – увеличивать, расширять)[402], Август – это тот, кто увеличил территорию своих владений, прославился победами и благосклонностью Фортуны[403]. Так и Филипп Добрый значительно расширил границы подвластных Бургундскому дому земель, одержал многочисленные победы над врагами и т. д. Об этом Шатлен впоследствии кратко скажет в «Восхвалении подвигов и славных деяний герцога Филиппа, который называл себя великим герцогом и великим львом»[404]. Само это прозвище, конечно же, способствовало сравнению с другими Августами в истории – римским императором Октавианом Августом и французским королем Филиппом II Августом. И если первый мог рассматриваться как пример великого государя, достойного подражания, то второй был непосредственным предком не только правящей королевской династии, но и герцогов Бургундских из династии Валуа. Нет ничего удивительного, что Шатлен использует это родство герцогов Бургундских с Французским королевским домом. Для него и Филипп Добрый, и Карл Смелый были французами. Первый официальный историк герцога не был сторонником идеи некой бургундской общности, отдельной от подданных французского короля, а оставался верен концепции единства Франции и Бургундии, что он демонстрирует многократно на страницах хроники, даже несмотря на свои выпады против французских королей, совершавших недружественные поступки по отношению к герцогам. К тому же еще не была разработана теория о прямом происхождении герцогов Бургундских от Каролингов и об узурпации французского трона Гуго Капетом
