И уже сумеречно становилось у горизонта.
Он плёлся как черепаха, этот поезд. Скорей бы он ехал, поезд, скорей бы, ведь так можно дождаться и контролёра.
И Варя дождалась контролёра.
Их вошло двое — мужчина и женщина.
Женщина прошла через весь вагон к другому выходу, закрыв все пути к отступлению, хотя отступать с последнего вагона было некуда — только прыгать на полном ходу. Пассажиров было мало в вагоне, человек пять-шесть, не больше; мужчина проверил у них билеты и шёл теперь к Варе, шёл медленно, ещё медленнее, чем ехал этот дурацкий поезд.
— Ну-с, барышня, — сказал мужчина, — билетик.
— Нет у меня билета, — не глядя на него, зло сказала Варя.
— Нет? Печально. — Мужчина сел, поглядел в окно, потом стал разглядывать Варю. — Придётся сойти тебе, милая. Мы сойдём, и ты сойдёшь.
Подошла женщина-контролёр.
— Куда едешь-то? — спросила она.
— Надо мне, — ответила Варя.
Они расспрашивали её, зачем едет, куда едет, где живёт, и хотя Варя угрюмо молчала, они всё приставали к ней с вопросами. Они надоели ей, как осенние мухи.
— Ну, молчи, молчи, — сказал наконец мужчина. — Посидишь в милиции — одумаешься.
На станции они отвели Варю в милицию. Когда выходили из вагона, она хотела было удрать, но мужчина поймал её за руку и привёл в милицию.
В большой комнате стояла длинная скамья. На эту скамью посадили Варю. Из-за деревянного барьера, перегородившего комнату, встал милиционер, сердито спросил:
— Бежать хотела? У нас не убежит. Разыщем родителей, приедут за нею. Ну, говори, где живёшь, куда едешь?
Но Варя молчала.
Контролёры ушли. Варя осталась наедине с милиционером.
Тот сидел за столом, что-то писал, о чём-то говорил по телефону. Иногда вспоминал о Варе и спрашивал:
— Ну, будешь говорить?
Но Варя молчала. И снова милиционер писал, снова говорил по телефону.
Люди входили и уходили, а Варя сидела. Она решила молчать, ни слова не говорить, хоть месяц тут просидит, хоть умрёт тут от голода и холода. Конечно, она могла бы сказать свой адрес, и милиционер позвонил бы в порт, и мама приехала бы за ней, но Варя не могла, не хотела показаться ей на глаза без галстука.
— Ну, будешь говорить? — спрашивал милиционер.
До двери три шага, не больше. Встать, сделать три шага, толкнуть дверь — и ты на свободе. Дыши воздухом, бегай босиком по лужам, лови ртом тёплый дождь, купайся в море, делай что хочешь — ты на свободе. Но до свободы три шага. Три шага, которые длиннее, чем двести вёрст.[3] А к Вариным ногам словно привязаны камни, словно скалы привязаны — не скалы, а все кавказские горы, она не может поднять их, потому что, если она побежит, милиционер, наверное, будет стрелять.
