Любовь в Золотом веке. Удивительные истории любви русских поэтов. Радости и переживания, испытания и трагедии… | страница 32



Сядь, милый гость! здесь на пуховом
Диване мягком отдохни;
В сем тонком пологу перловом
И в зеркалах вокруг усни;
Вздремли после стола немножко,
Приятно часик похрапеть:
Златой кузнечик, сера мошка
Сюда не могут залететь.
Случится, что из снов прекрасных
Приснится здесь тебе какой;
Хоть клад из облаков небесных
Златой посыплется рекой,
Хоть девушки мои домашни
Рукой тебе махнут, — я рад:
Любовные приятны шашни,
И поцелуй в сей жизни — клад.
17

В сентябре 1793 года Державин получает отставку у императрицы и назначается сенатором с присвоением чина тайного советника (III класс «Табели о ранках», обращение — «Ваше превосходительство») и награжден орденом Св. Владимира II степени. Он вновь подошел к своему новому назначению очень ответственно: ездил в Сенат даже в воскресные и праздничные дни, просматривал кипы бумаг и постоянно ссорился с остальными сенаторами. С его службой в Сенате связан следующий примечательный случай, рассказанный племянницей Екатерины Яковлевны Елизаветой Николаевной Львовой: «Однажды… его упросили не ехать в Сенат и сказаться больным, потому что боялись правды его; долго он не мог на это согласиться, но наконец желчь его разлилась, он точно был не в состоянии ехать, лег на диван в своем кабинете и в тоске, не зная, что делать, не будучи в состоянии ничем заняться, велел позвать к себе Прасковью Михайловну Бакунину, которая в девушках у дяди жила, и просил ее, чтобы успокоить его тоску, почитать ему вслух что-нибудь из его сочинений. Она взяла первую оду, что попалась ей в руки, «Вельможа», и стала читать, но как выговорила стихи:

Змеей пред троном не сгибаться,
Стоять и правду говорить…

Державин вдруг вскочил с дивана, схватил себя за последние свои волосы, закричав: „Что написал я и что делаю сегодня? Подлец!“ Не выдержал больше, оделся и, к удивлению всего Сената, явился — не знаю, наверное, как говорил, но поручиться можно, что душою не покривил».

В 1794 году Державина постигло страшное горе: 15 июля умерла от чахотки Екатерина Яковлевна. Державин несколько раз брался за стихи, посвященные памяти горячо любимой жены, но всякий раз отступал — горе было нестерпимо сильным и острым. И когда он все же нашел слова, то стихи противоречили всем правилам и канонам стихосложения XVIII века.

Уж не ласточка сладкогласная
Домовитая со застрехи —
Ах! моя милая, прекрасная
Прочь отлетела, — с ней утехи.
Не сияние луны бледное
Светит из облака в страшной тьме —
Ах! лежит ее тело мертвое,