– Адель, можно вопрос? – спросила я, когда шопинг уже был завершен, и мы сидели довольные и немного уставшие в прохладном кафе.
– Конечно, – согласилась она.
– Как ты понимаешь выражение «любить себя»?
– Айгуль, я начала понимать это только два года назад.
– Да ладно! В тебе же каждый феромон говорит о том, как ты влюблена в себя.
– Роман с собой начался совсем недавно, а до этого вкусного чувства была сплошная фантазийная жизнь, которая меня чуть не довела до палаты номер шесть.
Адель внимательно посмотрела на меня и спросила:
– Слушай, ты ведь много лет работаешь стилистом, практически каждый день в твоей жизни новый человек со своим жизненным багажом. Наверное, у тебя колоссальная насмотренность на людей? Уверена, ты их считываешь до того, как они заговорили с тобой, да?
– Да, к стилисту редко обращаются лишь за одеждой. Но чтобы человека одеть так, будто он в этом родился и все на нем выглядит естественно и гармонично, важно уметь прожить человека, если ты понимаешь, о чем я. Прожить всеми своими клетками, насколько это возможно.
– У тебя удивительная способность слушать и чувствовать момент. Это вроде называют еще эмоциональным интеллектом. После наших встреч у меня всегда уровень серотонина зашкаливает, общение с тобой будто исцеляет, а купленные вещи начинают обретать новые смыслы. Я тебе всегда бесконечно благодарна.
– А я тебе.
Мы обнялись.
– Знаешь, Айгуль, а ведь раньше бы я не смогла так искренне и спокойно озвучить человеку свои чувства. Жила в каком-то вечном стыде и чувстве вины. Боялась проявлять свои желания, эмоции. У меня было устойчивое чувство, что я недостойна любви, внимания и восхищения в свой адрес. А корни этих убеждений уходили, естественно, в мое детство. Мне было пять лет, когда я впервые подумала, что меня не любят. Это был летний день, я играла во дворе с девочками и увидела вдалеке возвращающегося папу. Я была так счастлива, что устремилась со всех ног к нему, предвкушая, как запрыгну к нему на руки и дойду до подъезда в его объятиях или еще лучше – сидя на его плечах. Но что-то пошло не так! Вместо теплой встречи папа жестко оттолкнул меня от себя, что-то фыркнул и пошел к дому. Это только потом, задним числом, я узнала, что у него болел зуб, что у него на тот момент жизни было много проблем. Но, увы, как говорится, поздно пить боржоми, когда почки отвалились. В тот злополучный день пятилетняя Адель прожила самое страшное чувство: отверженность. На первый взгляд, казалось бы, бывают травмы и потяжелее. Но представь, что двум бизнесменам до выгодной сделки не хватает миллиона долларов, и двум алкоголикам на бутылку не хватает ста рублей. Так вот, что бизнесмены, что алкоголики в данном случае одинаково несчастны. С детскими травмами такая же ситуация – люди в итоге травмированы с любым масштабом детского переживания боли, страха или обиды. И никакую свою травму обесценивать нельзя. С того момента контакт с отцом был навсегда утерян, я закрылась от него и уже не бежала к нему никогда. И, как ты знаешь, любое убеждение нуждается в подтверждении. Всю свою последующую жизнь я бессознательно притягивала ситуации и людей, которые щедро дарили то, что я от них так ждала: они меня отвергали.
