Кадеты не вступили на лояльную дорогу, когда это могло быть спасительно, потому, что на них тяготело их недавнее прошлое.
Чтобы вести борьбу за конституцию против революционной стихии, надо было прежде всего самим «принимать» конституцию. Когда она была октроирована, можно было быть ей недовольным и ее стараться улучшить. Но лояльная партия не могла ее отрицать: она была объявлена законной властью и в законном порядке. А между тем кадетская партия после апрельского съезда, накануне первых заседаний Думы, опубликовала по поводу Основных законов такое постановление: «Партия народной свободы и ее представители в Гос. думе объявляют, что они видят в этом шаге правительства открытое и резкое нарушение прав народа, торжественно признанных за ним в Манифесте 17 октября, и заявляют, что никакие преграды, создаваемые правительством, не удержат народных избранников от исполнения задач, которые возложены на них народом».
Эта фальшивая и неискренняя фразеология есть или только «сотрясение воздуха», или означает, что кадеты не признают конституции. Как же они в этом случае могли бы ее защищать? Как они могли бы отстаивать самый принцип законности? Когда в книге 65 «Современных записок» Вишняк мне ставит в упрек, что я нахожу соблюдение официального права обязательным «не только для тех, кто его создавал, но и для тех, против кого оно было направлено», и считает это с моей стороны «недоразумением», он может быть и последователен; но только потому, что он и теперь остался «революционером» и думает, что 1906 год надо трактовать как «революцию». С этим прямолинейным воззрением и должны были бороться «кадеты». Ведь если в то время «конституции» не было, то ни о каком «правовом порядке» речи быть не могло; тогда торжествовала бы сила, и только. Тогда было бы то, что показал нам 17-й год: «правительство» спасовало перед «Советами», а пресловутое Учредительное собрание разбежалось от матросской угрозы. В этом была главная опасность этого времени, и от нее кадеты должны были защищать государство. Но это стало им не к лицу после их резолюции; это, впрочем, не мешает им теперь говорить, будто врагом конституции была власть.
Этого мало. Конституция ни для кого, кроме профессиональных политиков, не была самоцелью; она была нужна как орудие для проведения реформ, в которых нуждался народ. Преобразование России было главной задачей момента; его ждали массы. А между тем кадетская партия на январском и апрельском съездах запретила «органическую» работу, пока не будет изменена конституция. Правда, этот «запрет» был только хитрой фразой, чтобы скрыть разногласие и избегнуть раскола; под его прикрытием кадеты все же предполагали «работать». Но идейную позицию они этим сдали; политиканство интеллигентов было поставлено выше понятных для народа его интересов. Н, отложив удовлетворение интересов страны до полной конституционной победы над властью, кадеты все же обвиняли власть в том, будто это она не хотела «реформ»!
