Отчего я не стала одной из многих, попавших в покои Смерти? Муж мой умер, а я жива. Жилец мой умер, а я жива. Соседи мои умерли, а я жива. Детки мои… Детки! У меня щипало глаза. Я прижималась к камню лицом и вдыхала его запах – мшистый, прохладный, успокоительный.
Да будет мне по слову Твоему. Мои пальцы скользили по узорам, вьющимся по бокам креста, и я представляла умелые руки, которые их вырезали. Мне хотелось потолковать с тем древним мастером. Спросить, как на его веку люди справлялись с бедами, что насылал на них Господь. На кресте были вырезаны ангелы, но также и диковинные существа неизвестной природы. Миссис Момпельон однажды поведала мне, что крест относится к тому времени, когда христианская вера была внове в нашей стране и соперничала с более ранними обычаями – возведением каменных столбов и кровавыми жертвоприношениями. Интересно, лениво думала я, старался ли мастер превзойти те древние монументы? Вырезал ли он этот крест, потому что вера его была крепка и неколебима? Или это была попытка умилостивить бога, который желал не любви и благоговения, как сказано в Писании, а бесконечных людских страданий?
По слову Твоему. Отчего слова Господа всегда так суровы?
Вероятно, я бы еще много дней провела на кладбище, во власти горя и смятения, если бы половина моего стада не затерялась на вересковой пустоши. Шла третья неделя после смерти Джейми. Я совсем не занималась овцами, вот они и разбрелись в поисках нового пастбища, куда я должна была перегнать их давным-давно. Небо отливало оловом, в воздухе ощущался металлический привкус, как перед первым снегом. И пусть я не чувствовала себя в силах даже переставлять ноги, ничего не оставалось, как отправиться на поиски овец. Проходя по усеянной овечьими катышками тропе, что вела к вершине утеса, я молилась, чтобы мне удалось собрать стадо и засветло свести его вниз. Внезапно со стороны шахты, затопленной лет пять тому назад, послышались разъяренные крики.
В неровном кругу, толкаясь и покачиваясь, стояли десять или двенадцать человек, и, судя по заплетающимся языкам, пришли они прямиком из «Горняцкого дворика». Либ Хэнкок, к выпивке непривычная, едва держалась на ногах. В центре круга валялась Мем Гоуди – старые морщинистые руки связаны ветхой веревкой. Навалившись коленями ей на грудь, Брэд Хэмилтон придавливал ее к земле, а дочь его Фейт, схватив старуху за седые космы, царапала ей щеку шипом боярышника.
– Не уйдешь, ведьма! – кричала она. Мем стонала и пыталась загородить связанными руками лицо. – Твоя кровь изгонит из моей матери эту заразу!
