В двенадцать лет папа убежал из родительского дома и устроился подручным в лагерь лесорубов. Вслед за работой он продвигался на юг, до штата Нью-Йорк, а в Квебек так и не вернулся. Потом его мать умерла, братья и сестры разбрелись в разные стороны. Единственный, с кем он хоть иногда видится, – дядюшка Пополам.
Дядя развлекал нас своими байками часы напролет. Около одиннадцати у Бет посоловели глаза, а Лу принялась зевать, и папа велел нам укладываться. Мы поднялись, пожелали мужчинам доброй ночи, и Бет вновь кинула полный надежд взгляд на дядин мешок. Дядюшка Пополам перехватил ее взгляд и засмеялся. Он развязал мешок и сказал:
– Ну, я тоже устать, я сейчас доставать моя пижамá и… Иисусе! А что тут такое? Откуда все эти подарки, что вы думать? Я не покупать, ничего такое не помню!
Бет запрыгала. Лу завизжала. Эбби – и та разволновалась. Да и я, по правде говоря. Дядюшка Пополам всегда выбирал чудесные подарки. Папа говорил, он доводит продавцов до исступления, заставляет их распаковать весь товар, выбирает то и се, потом передумывает и начинает все заново. Он никогда не дарил нам ерунды вроде носовых платков и мятных лепешек. Всегда выбирал каждому что-то особенное. На этот раз он начал с Бет и двигался дальше от младшей к старшей, всякий раз прикидываясь, что для следующей подарка нет, забыл. Жуткое дело – ждать своей очереди, и когда она наступала, тоже было жутко. Мы редко получали подарки и не привыкли к такому драматизму и предвкушению. Бет досталась в полное владение губная гармошка вместе с самоучителем, и она так обрадовалась, что разрыдалась. Для нашей Лу дядя припас резную деревянную коробочку, а в ней оказалась дюжина сделанных вручную блесен. У Эбби щеки разгорелись от восторга, когда она увидела золотой медальон. И вот настал мой черед.
– О нет! Для Матильды я подарок забыть! – вскричал дядя. Поглядывая на меня, он шарил в мешке и вот: – Стой-стой! Что-то тут есть… – Он вытащил грязный шерстяной носок и все расхохотались. – Или вот… – Наружу явились его длинные красные подштанники. – Или вот это она полюбить…
Он вложил мне в руку узкую коробочку слоновой кости, я открыла ее – и замерла. Ручка! Самая что ни на есть настоящая чернильная ручка с металлическим пером в серебряном корпусе, с колпачком! Блестит на черном бархате, словно рыбка. Никогда в жизни у меня не было ручки, только карандаши, я даже вообразить не могла, каково это – чтобы слова струились по бумаге густыми синими чернилами, а не расползались под свинцовым грифелем. Я уставилась на ручку, глаза наполнились слезами, и пришлось раз-другой сморгнуть, прежде чем я смогла поблагодарить дядю.
