Мара согласно кивнула и, сославшись на начинающуюся мигрень (одна из ее бесчисленных византийских хитростей), последовала за разъяренным зятем. Стас растерянно хлопал глазами, наблюдая за семейной ссорой. Дождавшись, когда дверь за матерью закроется, Ольга невозмутимо продолжала:
— Я была сегодня у Градовых. Это бывший компаньон Каспарова. А дочь Градова работала у Каспарова вплоть до самой его смерти. Это уже само по себе интересно. Кроме того, мне там не понравилось.
— Что именно не понравилось? — Стас серьезно взглянул на Ольгу. — Или опять интуиция?
— Определенно пока сказать не могу, но что-то в этом роде. Я у тебя двух ребят в помощь попросить хотела.
— Ну знаешь! — рассердился Дубовой. Мне твои женские штучки поперек горла. У тебя семья разваливается, о ребенке думать надо, а ты — интуиция… Ты еще скажи, что тебе вещий сон приснился.
— Можешь издеваться сколько угодно, но я знаю, что говорю! — Ольга соскочила с места и забегала по комнате, то и дело натыкаясь на стулья. — Дай мне двух ребят, и через месяц достану тебе и деньги, и покойника, и убийцу.
— Мне это добро и даром не нужно, — Стас говорил подчеркнуто медленно, — более того, я тебе в твоих бреднях не союзник. — Тебе что, денег мало? Обманутые мужья и полоумные свекрови оплату задерживают? Так я тебе в долг дам.
— Не парься. Проехали, — Ольга зло сверкнула глазами и села.
— Обиделась, — констатировал Дубовой и встал. — Я ж тебе добра желаю, дуреха.
Ольга не ответила, ей внезапно сделалось нехорошо, перед глазами снова поплыли радужные пятна, в горле встал плотный комок, не хватало воздуха. Она с трудом приподнялась с дивана, чтобы приоткрыть балконную дверь и впустить в комнату немного свежего воздуха, как вдруг острая боль полоснула нижнюю часть живота, она сдавленно охнула и рухнула на диванные подушки.
— Что? Что с тобой? Плохо, да? — подскочил к ней Стас, он пытался уложить Ольгу, но режущая боль внизу живота не давала ей разогнуться.
— М-м-м, больно.
— Где больно? Покажи, — бормотал Дубовой, торопливо гладя ее по голове. — Мара! Олег! Скорей! Ольге плохо, — заорал он, боясь оставить стонущую Ольгу одну.
Губы Ольги побелели, глаза закатились, и она потеряла сознание.
Сквозь дурноту она слышала далекие голоса.
— Скорую, скорую, вызывай! Принесите уксус! Балкон настежь!
Ее укладывали, поворачивали, словно тряпичную куклу, щупали пульс, втыкали в нее шприцы, потом куда-то несли…
Очнулась Ольга уже в больничной палате, возле постели на облезлом стуле в белом халате дремал Олег. За окном брезжило лиловое зимнее утро, Ольга вспомнила вчерашние события и осторожно пошевелилась — болели только ягодицы, им, очевидно, досталось. Она осторожно ощупала живот — не больно, приложила ладонь к пупку и ощутила легкую пульсацию — малыш шевелился! Значит, жив! Вздох облегчения вырвался из ее груди. Малышонок в порядке — и это главное. А она, Ольга, как-нибудь выкарабкается. Ольга подоткнула подушку повыше, осторожно села на постели и осмотрелась. Палата как палата: окно с линялыми портянками желтых занавесок, облезлая тумбочка, стул, Олег и… о боги! Телефон! Надо срочно позвонить Женьке! Ольга в возбуждении потянулась к трубке и задела стоявший на тумбочке стакан с водой. От резкого звука бьющегося стекла Олег подскочил как ошпаренный и ошалело уставился на жену, спросонья он всегда соображал с трудом:
