— А вы мечтали сразу фотомодель с косами по пояс обнаружить? Нет, батенька, на все нужно время. У вас прекрасный ребенок, похоже, девочка, которая через шестнадцать недель ошеломит вас красотой и гениальными способностями.
Бледный Олег с нескрываемым сомнением посмотрел на оптимистичную докторшу и кивнул головой. Человек воспитанный, он не мог признаться, что, по его глубокому убеждению, увиденное на дисплее не то что моделью, а и ребенком-то назвать язык не поворачивается.
Провожая Ольгу до палаты, он прятал глаза и упорно молчал. На душе было смутно, он чувствовал, что его обманули, подсунули некондицию. Нет, конечно, он не неандерталец, биологию изучал, и даже фото человеческого эмбриона в учебнике помнил, но его терзали смутные сомнения. Ольга будто не замечала его подавленного состояния и возбужденно щебетала, радуясь предстоящей выписке. Перед уходом Олег не выдержал:
— Слушай, а почему у ребенка голова такая огромная? Ты думаешь, это нормально?
— Ну врач же сказала.
— Мало ли чего она сказала. Наши врачи сами ни черта не соображают. Родится потом…
— Кто? — Ольга закусила губу и пристально посмотрела на мужа.
— Неполноценный какой-нибудь.
— Что ты несешь! Знаешь, что? Сам ты… это слово, — Ольга вспылила и отвернулась.
Глава семейства понял, что хватил лишку и бросился извиняться, но тщетно. Ольга улеглась в постель, повернулась к стене и обиженно молчала. Перемирие не состоялось.
В одиннадцать вечера, когда Олег собирался лечь в постель, раздался звонок. Ольга ледяным тоном попросила его собрать вещи и отправиться к маме в Коньково:
— Мы с дочерью оказались недостаточно для тебя хороши. Сами справимся. Чао.
И она повесила трубку.
Павел нервничал. Непостижимым таинственным образом, но он чувствовал, как над головой сгущаются тучи. Его мучили страхи, не покидало чувство, что за ним наблюдают. Серой «десятки» с тонированными стеклами он больше не видел, но теперь он боялся всех и вся. Любая машина, ехавшая за ним дольше пятнадцати минут, вызывала у него подозрения. Он понимал, что это явные симптомы мании преследования, что если он позволит себе распуститься и поддаться отчаянию, то все будет кончено. А ему необходимо довести дело до конца. План, разработанный перед отъездом Лизы, был безукоризнен, оставалось набраться терпения и не опускать руки.
После признания жены отношения с ней испортились окончательно, супруги проживали по соседству, превратив некогда счастливый дом в подобие коммуналки. Негласно поделенная территория, часы приема пищи — все неукоснительно соблюдалось. Стены, мебель, картины, цветы остались прежними, но жизнь в доме умерла, и только Варя время от времени оживляла мертвящую холодность и пустоту, но и она чувствовала жуткую «кладбищенскую» атмосферу дома. Неожиданно засмеявшись, девочка пугливо прикрывала рот ладошкой, затравленно оглядывалась на мрачного, вечно напряженного отца и льнула к подавленной, часто плачущей матери. Тепло, сухо и страшно. Дом, похожий на склеп.
