Вторично я попал в Нефроцентр, когда учился не то на втором, не то на третьем курсе. Нас сняли с занятий и завели в подвал. Был март. В подвале стояла вода и плавали мутные льды. Там царила мрачная готика с примесью античности, напоминавшей про Лету, Цербера и вообще Аид. Нас разделили, и каждый направился в свой личный отрезок лабиринта. Скоро я остался в катакомбах один. Было темно. Может быть, это было уже метро. Ко мне пришла строгая девушка в ватнике и молча вручила лом. Мне было поручено долбить канавки в подводном льду, для отвода воды. Воды же было по колено, и долбеж не приносил удовлетворения, так как нельзя было увидеть результатов своего труда. Дождавшись, когда девушка уйдет, я прицелился и метнул лом в какое-то сооружение. Затем я вышел на белый свет и отправился в бар "Кирпич" для соблюдения преемственности, ибо в названии бара звучало нечто строительное, и связь не рвалась.
Третично (опускаю промежуточные подстадии) я пришел в Нефроцентр уже шестикурсником. Этажи к тому времени успели достроить. Мне, как зрелому и ответственному лицу, которое за шесть годов хлебнуло разного лиха, доверили компрессор. Это были незабываемые дни. Мы разъезжали взад и вперед, разламывая отбойными молотками свежую кладку. Так бывало изо дня в день: нам регулярно поручали ломать стены, возведенные накануне. Раствор еще не успевал толком схватиться, и крушить это дело было одно удовольствие.
Теперь-то в этом здании все сияет. Там многие доктора, мудрые и не очень, золотыми руками спасают больных, благосостояние которых тоже значительно повысилось, но впустую, потому что уже не радует и этим больным, собственно говоря, ни к чему.
"Видишь, внучек, - скажу я. - В фундаменте этого замечательного дома запеклись дедушкины окурки! "
И пригласил бы его восхититься величием строительства и Труда вообще.
Правда, там, по всей вероятности, немножко хромает вентиляция. Ничего не поделаешь, надо было думать, кого приглашать в рабочие.
Первый коммунистический портрет
Мою маленькую галерею портретов открывает доцент ученых наук Рыбальченко, который учил нас истории партии.
В нашей аудитории, где лекции читали, прямо под надписью "Стоматологи гниды беременные" располагались две другие: "Рыбальченко - мудак" и "Рыбальченко - перхоть лобковая".
Наверное, это написали, когда Рыбальченко помянул в лекции Максима Горького. Доктор-Лектор расхаживал по своему ораторскому пятачку и строго вещал, сводя брови к переносице:
