через Цесарию
[79] Османа-паши со вновь сформированным корпусом. Сии известия только что пришли в Константинополь, и подробности оных еще не были известны. Турецкий флот находился у Дарданелл, и адмирал оного, Гассан-паша, был сменен Тагир-пашой, по настоянию визиря, опорочившего действия Гассан-паши; но дабы Гассан-паше не было столь чувствительно смещение его, султан сделал его начальником всей артиллерии (ибо сменение его было сделано с собственного его согласия). Султан предлагал ему вступить в дело с египтянами или сдать командование, и он избрал последнее, не желая подвергнуть флот явной погибели. Тагир-паша с прибытием на суда принял строгие меры для восстановления порядка и наказал палками на орудиях нескольких начальников судов. Счастливая сия перемена в делах Турции еще не была сообщена в Петербург, где, напротив того, могли, по последним известиям, сообщенным Бутеневым, только ожидать дурного успеха в делах султана.
Султан ожидал моего прибытия с необыкновенным нетерпением и ежедневно посылал спрашивать, не прибыл ли я. Бутенева спрашивали, какого рода могло быть поручение, на меня возложенное; но оно не было ему сообщено графом Нессельроде, и он ничего не знал о содержании сего поручения, а потому и мог только сообщать утешительные ответы без всякой определительности.
В 10 часов вечера я выехал от Бутенева, и мы условились, чтобы ему на другой день приехать ко мне на фрегат завтракать, где мы и должны были заняться рассмотрением бумаг. Ветер был довольно свежий, ночь темная, места неизвестные, но мы счастливо достигли фрегата.
Я нашел в Бутеневе человека весьма приветливого и обходительного. Вникая в дело и вещи, он обсуживал их, как мне казалось, с основательностью. Сношения с ним приятны, и в особенности видел я с удовольствием, что место его занято русским, а не иностранцем.
Беуг-дере, декабря 11 дня. Между тем Бутенев с некоторыми чиновниками миссии прибыл ко мне на фрегат, мы остались с ним вдвоем в моей каюте и занялись рассмотрением бумаг. Он прочитал мне последние донесения свои к графу Нессельроде, из коих видны были опасения его на счет турок в Анатолии и суждение его о состоянии оных, которые я нашел весьма правильными. Сведения, им сообщенные, были очень основательны и изложены с большой ясностью. После того я прочел ему разговор мой с государем, и, наконец, мы рассмотрели вместе инструкцию, данную мне графом Нессельроде. Трудно было из оной извлечь с некоторой ясностью и определить с точностью цель моего отправления относительно Турции и Египта; но нам надобно было начать с Турции, и мы старались начертать себе некоторые правила. Наконец решили, чтобы послать сперва драгомана Франкини (человека, известного ловкостью своею) к рейс-ефенди или министру иностранных дел, для объявления ему о моем приезде и с таким же известием к сераскиру Хозреву, любимцу султана, прося их назначить время для приема меня (что и было исполнено Бутеневым часу в 3-м, как только фрегат был на якоре против Беуг-дере). Оставалось нам решить, должен ли он будет при свидании нашем с сими чиновниками объявить им об изготовлении Черноморского флота для отплытия по первым требованиям султана в помощь ему, и мы, находя, что в сем не могло заключаться ничего противного видам и желаниям государя, что, напротив того, оно могло только еще больше склонить турецкое правительство к вящему согласию на отправление мое в Египет, положили, дабы, по изложению мною перед ними цели моего прибытия, Бутенев сообщил им сию весть, для чего он изготовил небольшую записку, которую он и принес ко мне ввечеру.
