Кстати, грудь и руки. И раньше-то не получалось похвастаться выдающимися формами, а сейчас последние жировые волокна пропали, уступив место намного менее объемной мышечной ткани. Да, до привлекательных форм — как до Кирби в обращении с ножом. Зато руки наоборот — ощутимо отвердели и обрели невероятную пластичность и силу, пусть и пришлось пожертвовать холеными ногтями, сменив их на короткие, нередко — с полосой грязи под кончиками, будто у Фермера какого. Через локти с заметными шишечками старых гематом, набитых рефлекторным падением на суставы, руки переходили в узкие плечи, кожа на которых едва не рвалась тонкими выступающими косточками ключиц.
Но главное находилось еще выше.
Что-то Фэй не нравилось в себе, что-то наоборот — ни за что бы не согласилась скрывать от других, но ни то ни другое не относилось к лицу. Здесь Познающая имела полное право гордиться симбиозом мягкой округлости лица матери и хищного вытянутого анфаса отца. Вот сейчас эта интересная смесь смотрит из зеркала, сверкая карими глазами и задумчиво покусывая тонкую нижнюю губу. Это у нее как у матери привычка, только по-своему переработанная. Одернув себя, Фэй прекратила грызть губы и приподняла голову. Давний шрам на подбородке, — след неудачного падения, — все еще бугрился на нижней челюсти. Вот уж где-где, а в этом месте изменения были бы только на пользу. Но и ладно! На лице вон тоже шрам, пересекающий чуть горбатый, и, будем честны, слегка длинноватый, зато узкий, названный отцом «аристократическим», нос. Эта отметина самая старая, а потому совершенно не заметная, если не присматриваться, но почему-то постоянно кажется, что собеседник неотрывно смотрит именно на этот шрам, когда-то бывший серьезной раной. Пришлось привыкнуть свои коричневые, матерью называемые «каштановыми» волосы длиной до лопаток если и собирать в хвост, то всегда оставлять прядку, чтобы скрыть свое мнимое уродство.
Снова опустив голову, Фэй еще раз быстрым взглядом окинула всю себя с ног до головы. Нет, скорее, все-таки нравится, чем не нравится. И, кивнув этой мысли, Познающая потянулась за балахоном.
— Ну, наконец-то. — раздалось сзади. — Я уже думал, ты до следующей бури будешь себя разглядывать.
Рука замерла на полпути. Чем бы в него кинуть? А, без толку, все равно увернется, а то и обратно швырнет. Продолжая движение, Фэй сняла балахон, приложила его к обнаженному телу и развернулась.
Кирби стоял возле открытой двери, — вот же дура, забыла закрыть! — и с присущим ему каменным спокойствием смотрел на едва прикрытую белой мантией Фэй.
