— То есть, ограбления вновь не было? — уточнил я.
— Именно так, господин Штольц.
Мы приблизились к желтоватому пятну света, образованному пятью развешанными вокруг маслеными фонарями, очень похожими на те, что некогда использовались у нас путевыми обходчиками. Не очень яркое освещение, впрочем, достаточное, чтобы разглядеть труп, лежащий посередине значительно расширившегося прохода. Хотя лучше бы я ничего и не разглядывал. Даже орк за моей спиной издал какой-то невнятный хрюкающий звук при виде растерзанного тела жертвы.
Было с чего. Если бы Холмов не сказал, что труп принадлежит молодой барышне, вряд ли это можно было бы понять, даже несмотря на полное отсутствие на теле одежды. Ну разве что длинные волосы выдавали гендерную принадлежность жертвы. По лицу же не возможно было разглядеть ничего — мало того, что глаза девушки были скрыты повязкой, а изо рта торчал внушительный тугой кляп, так и всё остальное представляло собой какое-то жуткое месиво из глубоких порезов и потемневших опухлостей. Телу досталось не меньше: иссечённая и искромсанная плоть, грубо развороченная грудина с торчащими рёбрами, вывалившиеся наружу внутренности. Руки с ногами и те все переломаны. И всё это в луже давно почерневшей крови и в окружении гадко жужжащих мух.
Лучше даже не говорить, чего мне стоило приблизиться к жертве. Это хорошо ещё, денёк выдался столь насыщенным, что я, не то чтобы поужинать, даже пообедать не успел. Иначе меня сейчас полоскало бы, мама не горюй.
И всё же, я не решился подойти к девушке вплотную. Мысль о возможности вляпаться в вязко-липкую вонючую жижу повергала меня в ужас. А о том, чтобы для ускорения процесса прикоснуться к телу, вовсе не могло быть и речи. Не знаю, с чего меня так расколбасило. Даже где-то в паху такое щемление пошло, будто меня самого сейчас калечить будут. Не впервой вроде и кровь видеть, и с мертвецами дело иметь. Но вот проняло меня до самой, что называется, глубины. И думается, скорее всего, дело тут было в пришедшем вдруг осознании — издевательства совершались не над трупом, а над живой ещё какое-то время жертвой. Иначе и гематом, так деформировавших лицо, не возникло бы, да и рот девушке кляпом не имело бы смысла затыкать. Мёртвые ведь не кричат.
Зато могут всё же кое-что рассказать и показать. Когда я совладал-таки со своим даром, то смог наблюдать жуткую картину. Сильно напуганная девушка неслась по тёмной улице, явно понимая, что её преследуют. Взгляд бедняжки метался из стороны в сторону. Заскакивая на какие-то крылечки или подбегая к воротам оград, она безуспешно пыталась достучаться хоть до кого-то. Но, не дождавшись спасительных звуков отворяющихся запоров или хотя бы приближающихся шагов словно оглохших домоседов, вынуждена была бежать дальше.
