Космин закрыл глаза, и перед ним снова замелькала прежняя картина: голова впавшего в детство старика на засаленной подушке, воровские ласки той же женщины… и те два грустных и укоризненных голубых глаза…
Начался ветер. Широкие листья срывались с веток тополей и, дрожа, медленно падали на землю.
— Жаль, что с нами не было Мэнойу. Вот уже два месяца, как я не видел его. А через два-три дня я, быть может, уеду…
— Далеко?
— В Кымпулунг.
— Один?
— А мадам… Саша Малериан… остается в Бухаресте?
Космин крикнул кельнеру:
— Думитре, счет!
— Ты не пойдешь со мной в «Новое поколение»?
— Нет, я там никогда не был и никого не знаю.
— Ну и что же, что никого не знаешь? Во-первых, там все смотрят лишь на того, кто мечет банк… а ты еще красная девица… Ничего, вскоре ты убедишься, что годы скромности — это потерянные годы…
— Десять семьдесят пять, господин Космин, — доложил кельнер, быстро подсчитывая на красном картоне. — Десять бань[21] — цуйка, двадцать — хлеб, один лей пятьдесят бань — белое вино, пятьдесят бань — суп, семьдесят — антрекот, три пятьдесят — красное вино, и…
— Хорошо, хорошо, — прервал его Космин, бросив на стол бумажку в двадцать лей.
Гитарист, запрокинув голову, наигрывал «Любил я чудные глаза», а принц, качая головой, вторил ему: «Один кривой, с бельмом другой…»
На улице приятели расстались.
— Когда встретимся? — спросил Кандиан.
— Не знаю, — ответил Космин. — Желаю удачи в «Новом поколении», если ты пойдешь туда.
— Не думаю, сегодня нам предстоит спартанское сражение.
Карточную игру в кругу женщин Кандиан и Мэнойу называли «свободной академией», «Палестрами» или «спартанским сражением».
II
— Такой же циник, такой же циник, — шептал Космин, сворачивая на улицу Академии.
Небо было чисто, золотыми огоньками сверкали звезды; легкий ветерок освежал душную июльскую ночь; дышали теплом раскаленные за день каменные стены. Космин шел, сам не зная куда. В голове — полная неразбериха. В ресторан он зашел, чтобы рассеяться от множества впечатлений, а уходил еще в большем смятении. Вся его жизнь раскрылась перед ним с неумолимой ясностью. Картины жизни казались ему настолько живыми, что он мгновенно снова пережил все то, что длилось когда-то долгие дни и ночи.
Когда Космин приехал из города Б. и поступил на юридический факультет, он был беден, плохо одет и твердо намерен хорошо учиться. Как прекрасна была его первая мечта: терпеть лишения, бороться и победить, а перед победителем люди ломают шапки. Теперь же горькая бедность прошла, но вместе с ней улетучились и прежние иллюзии.
