Когда девушка достигла вершины холма, все закружилось у нее перед глазами; она ужаснулась, почувствовала, словно проваливается в страшный водоворот… Под кустом боярышника в тени на дубовом пеньке сидел Дрэган.
Он отшвырнул прут, которым хлестал по стеблям и, опрокинув бутыль с кислым молоком, закричал, словно вне себя: «Губишь ты меня, Султэника!»
Как? Что такое? Почему?.. Очнувшись, они увидели, что страстно сжимают друг друга в объятиях.
С этого часа они стали встречаться тайком.
Султэника страдала. Она засыпала только на рассвете. Тяжелые сновидения не давали ей покоя.
VIII
И сегодня, в Николин день, они сговорились встретиться.
Ночь. Матушка Станка спит.
Султэника задула светильник и упала на колени перед иконами. Лицо ее было мертвенно бледно, она пыталась молиться, но не могла собраться с мыслями. Холодный пот выступил у нее на лбу. Она закрыла лицо руками. Ей показалось, что лики святых отвернулись от нее.
Бесшумно, словно привидение, Султэника добрела до печи. При свете огня она казалась вышедшей из гроба.
«Я обманываю мать, позорю ее честные седины, обманываю бога!» И вдруг глаза ее сверкнули. Ей почудилось, что жерло печки ширится, края ее, словно огромные глиняные губы, багровеют, злобно ухмыляются, вытягиваются, будто шея дракона; извиваясь, пляшут огненные языки: из огненной пасти вырывается грохот, как вопль отчаяния.
Султэника глядела на огонь, пылающий в печи, и ей мерещились врата адовы и страшные пытки, ожидающие ее.
В испуге девушка снова бросилась к иконам и упала на колени. Она молилась, шептала: «Царю небесный, утешителю…» Наконец, на душе стало спокойней. Страшные видения, преследовавшие ее, исчезли. Лицо Султэники просветлело, и она припала лбом к земле.
Отчего бы всевышнему не помочь ей? Разве она не причащалась на пасху и на рождество? Кто еще прикасался к святой чаше так благоговейно, как она? И если чистая любовь — непростительный грех, то почему же столько девушек убегают с парнями, замужние путаются с горожанами, и все хорошо, и все веселы, все живут счастливо.
Почему же ее любовь не такая, как у других? Каждый поцелуй жжет ей уста три дня, а каждая травинка грозит рассказать о ней всей деревне.
И всегда после встречи с Дрэганом она чувствует, что платье давит, сковывает ее, точно свинцом. Когда она вырывается из его объятий, ей кажется, будто пламя жжет ее, а все тело изломано.
«Да что со мной, в своем ли я уме?.. Даже дитя малое, и то не такое глупое. Да… иначе, видно, нельзя… я над собой не властна… чему быть, того не миновать… Боже великий, ты дал нам сердце, так отчего ж ты терзаешь его любовью и страданием?»
