Элис сняла очки и уставилась на мужа с притворным гневом, но не сдержалась и снова улыбнулась.
— Ты… ты сегодня просто невероятна, — сказал ей Сент-Ив. — Мы могли бы отправиться в спальню вздремнуть, если почувствуем… э-э… сонливость. — Детей, Эдди и Клео, увезли в Скарборо, к бабушке Элис — старой миссис Типпет.
— Вздремнуть? — спросила Элис. — Или заняться любовью? Да тебе явно стоит заняться чем-то прочищающим мозги, поскольку ты путаешься в эвфемизмах! Ради бога, скажи просто. В каком это смысле я невероятна? На мне холщовые брюки, заляпанные краской и клеем, а мои волосы явно закалывала какая-то сумасшедшая. Тебя что, привлекает только мой ум?
— Весьма опосредованно, — ответил Сент-Ив. — Все дело в этих очках — твои глаза в них выглядят совсем лягушачьими, отчего у меня начинает колотиться сердце. Ты же знаешь, я обожаю лягушек.
— О, это я отлично знаю, хотя изо всех сил стараюсь не придавать этому значения, и лестью меня тоже не возьмешь. Как думаешь, не слишком рано для стакана холодного ромового пунша? Может, возьмем его с собой наверх — он отлично дополнит картину бесшабашного разгула, если я правильно разгадала твои намерения.
— Да. Я как раз хотел сказать, что ты проникла в самую суть замысла. И для всего, что связано с разгулом, понятий рано или поздно не существует. Сейчас же пойду смешаю порцию-другую, — Сент-Ив встал, намереваясь направиться в кухню, но услышал чьи-то шаги на крыльце; в окне показалась фигура почтальона. Едва профессор открыл дверь, тот вручил ему два письма и экземпляр «Корнхилл Мэгэзин». Журнал Сент-Ив отложил для Финна Конрада. Одно письмо — из Скарборо, адресованное Элис, — извещало, что все прибыли благополучно и погода на побережье сносная. Отправителем второго был абсурдно богатый приятель Лэнгдона, Гилберт Фробишер, бывший сталеплавильный магнат и король промышленности, недавно обеспечивший постоянный доход орнитологическому крылу корпуса естественной истории Британского музея — «Птичьему крылу», как Гилберт именовал эту часть учреждения при любой возможности, счастливо хохоча над собственным остроумием. Безрассудно щедрый Гилберт был прекрасным компаньоном, а его радостный смех отлично поднимал настроение — последнее обстоятельство побуждало Фробишера еще выше ценить собственное чувство юмора.
Сент-Ив присел на скамеечку и взрезал конверт перочинным ножом.
— Послание от Гилберта Фробишера, — сообщил он Элис.
— Ответ: «нет», — сказала Элис. — Ты знаешь, я обожаю Гилберта, но если он собирается снова оторвать тебя от меня, я отнесусь к этому с мрачным неудовольствием. Я уже отношусь к этому с мрачным неудовольствием, хотя понятия не имею, о чем письмо. Вряд ли он планирует всего лишь еще одну невинную экскурсию. Он просто помешался на своих затеях, и, похоже, ему ничего другого не остается, кроме как втягивать в них своих друзей. Вот к чему приводит неуемная энергия, умноженная на нежелание заниматься полезным делом.
