— Это несправедливо! — заорала Карен.
— Никто и не говорит, что справедливо. Но такова жизнь.
— Да пошел ты!
Несколько секунд мы сверлили друг друга взглядами, потом я откинулся на спинку кресла и распахнул окно позади себя. Затем мы молча поменялись местами — как всегда после тяжких психологических сеансов. Карен уселась за мой стол, порылась у себя в сумочке, вытащила сигарету и закурила. Она судорожно затягивалась и выдыхала дым в окно.
— А почему ты ни разу не сосватал меня кому-нибудь из своих приятелей? — вдруг спросила она.
— Думал, тебе не нужна помощь.
Карен сделала еще одну длинную затяжку. Она выглядела измученной и обессиленной.
— Теперь нужна.
* * *
Вечером я обнаружил в почтовом ящике большой пухлый конверт. Моя последняя рукопись. Очередной журнал отослал ее обратно.
Я механически открыл конверт и заглянул внутрь. Так и есть. К первой странице моего творения кто-то прилепил записку следующего содержания:
Уважаемый мистер Лафферти,
благодарим Вис за предоставленную рукопись.
Безусловно, в Вашем творчестве заметен большой потенциал, но, к сожалению, присланный нынешний материал показался нам настолько однобоким и плоским, что разочаровал нас.
Желаем успеха в поисках издателя.
Редакция.
Вот интересно, будучи «однобоким» и «плоским», мог ли мой рассказ не разочаровать их?
Два дня спустя, в субботу, я столкнулся с Алексом в спортзале. Накануне он ходил на свидание. Познакомился с кем-то в метро. Тоже мне, нашел место для знакомств. И похоже, все закончилось не так, как он рассчитывал.
— Неужели такая уродина? — изумился я, увеличивая вес штанги.
— Да нет, нормальная вроде. Мордашка там, фигурка. И сынишка у нее славный. Но у нее язык проколот, а я этого не переношу.
— То есть у нее в языке железяка? — развеселился я.
Алекс сморщился:
— Ужас как противно. Я даже целоваться с ней не смог.
— Куда же ты смотрел, когда знакомился?
— Наверное, она ее специально нацепила для такого случая. — Его аж передернуло. — Куда катится молодежь? Что за мания дырявить себя где ни попадя? Откуда это вообще пошло? В наше время такого точно не было.
— Говорят, это способ самовыражения.
— Самоувечья, вот чего это способ, — пробурчал Алекс. — Это как те придурки, что как-то раз показывали у Опры[5]. Прикинь, они настолько офигели от своей тупой житухи, что режут руки и ноги бритвами ради новых ощущений.
Теперь меня передернуло — от изумления.
— И давно ты смотришь Опру?
— Да всю жизнь.
— Ты же в это время на работе?
