Иван встал у каната и приготовился тянуть его вместе со всеми. Но подошел, Потап, отстранил его, сунув в руки увесистое весло, а после отправил караулить лупоглазых.
Под раскатистое «э — э — э ухнем» без приключений добрались до средины реки, где следовало удвоить бдительность. Но ничего не происходило. Лишь несколько раз плеснуло в темноте за бортом и все.
— Слушай, Иван, — позвал обливающийся потом паромщик, — давно хочу спросить.
— Ну, — отозвался мастер, крепко сжимая весло и внимательно вглядываясь в волны, бросающие в глаза отблески лунного света.
— Тебе лет-то, как и мне, но я вон сед уже, и морда как груша сушеная, а ты все как семнадцатка.
Мужики, натужно пыхтя стали похохатывать.
— Где ты сед? — обернулся Иван и воззрился на блестящий в лунном свете лысый череп Потапа.
— Где надо, — ухмыльнулся паромщик. — Так вот к чему я, — он быстро смахнул пот со лба, — вас в Обители такими делают, или вы препараты какие-то принимаете? Поговаривают, что вы что-то там извлекаете секретное из трупов перерожденных тварей, а потом употребляете.
— Я тоже такое слышал, — хохотнул Иван, возвращаясь к наблюдению за рекой.
— Значит правда?
— Нет. То, что мы извлекаем, употреблять будет только самоубийца. Да и законы общие знаешь. Кто употребляет плоть перерожденных, приравнивается к каннибалам. А с каннибалами у нас разговор короткий. Веревка, петля да сук покрепче.
— Ну, вам-то, мастерам во всех княжествах некоторые законы не писаны.
— Этот закон одинаков для всех, — не оборачиваясь, сурово ответил мастер.
Бледный от качки подмастерье слушал их молча, и хотел было намекнуть дядьке, что Иван некоторых тем не любит, но в сумраке рассмотрел на его лице ехидную усмешку. Он понял, что тот по привычке язык чешет, чтобы разнообразить нудную работу.
— Ну, Вань, ты мне друг? — жалостливо продолжал паромщик, тем временем весело подмигивая племяннику. — Раскрой секрет. Ведь старею.
— Стареет он, — косо ухмыльнулся рядом тянущий канат бородатый мужик. — Моя баба в жизни так не визжала подо мной, как твоя кажну ночь. Потом полночи псы по селу лают, да серут с перепугу раза в три больше положенного.
— От того он Ваньку и донимает, — встрял другой. — Если у Потапа хрен завянет и повиснет, так он повесится вслед за ним.
Дружный гогот разнесся над резвыми волнами. Впереди из темени стал вырисовываться залитый тусклым светом причал. И когда до берега оставалась дюжина метров, мужики снова весело запели свое «у — у — х», и даже сошла бледность с лица подмастерья, в дно парома грохнуло что-то большое.
