Он сидел неподвижно, а затем посмотрел на Дебору. Та пожала плечами и добавила:
— Доакс убивал. Наша армия одалживала его парням из Сальвадора, и он для них занимался расстрелами.
— Имеешь ружье — можешь путешествовать, — заметил Чацки.
— Это объясняет характер его личности, — сказал я.
На самом деле это объясняет значительно больше, подумал я, и мысль прозвучала словно эхо слов, произнесенных Темным Пассажиром.
— Вы должны понять, как все происходило, — продолжил Чацки, и было жутковато слышать голос при абсолютно неподвижном лице. Казалось, говорит вмонтированный в тело магнитофон. — Мы верили, что спасаем мир. Считали, будто отдаем жизни ради чего-то нужного и достойного. Жертвуем собой ради святого дела. В действительности оказалось, что мы просто продавали свои души. Я, Доакс…
— И доктор Данко, — закончил я.
— И доктор Данко, — вздохнул Чацки, пошевелился, бросил взгляд на Дебору, а затем, снова уставившись перед собой, покачал головой. После многих минут, проведенных им в полной неподвижности, это движение показалось мне настолько театральным, что я едва не зааплодировал. — Доктор Данко начал как идеалист — так же, как и все мы. Еще в мединституте доктор догадался, что у него внутри отсутствует какая-то важная деталь: он мог творить с людьми что угодно, не испытывая никакого сочувствия или жалости. Абсолютно никакого. Подобное случается значительно реже, чем вы думаете.
— Не сомневаюсь, что это именно так, — сказал я, а Дебора покосилась в мою сторону.
— Данко любил свою страну и тоже перешел на темную сторону. Вполне сознательно. Чтобы найти применение своему таланту. И в Сальвадоре его дар… расцвел пышным цветом. Доктор принимал тех, кого мы ему приводили, и… — Кайл замолчал, вздохнул и медленно произнес: — В общем, полное дерьмо. Вы видели, на что он способен.
— Весьма оригинально, — усмехнулся я. — И очень креативно.
Чацки фыркнул, и в этом коротком смешке я не уловил веселья.
— Креативно? Да. Можно и так выразиться. — Медленно покрутив головой, он продолжил: — Я уже сказал, что подобные вещи его не трогали. Более того, он обожал это занятие. Данко присутствовал на допросах, задавая вопросы о личной жизни пленного. Когда же он переходил к операции, то обращался к человеку по имени, как дантист или иной персональный лекарь. «Попробуем номер пять» или «номер семь» — так, словно это были разные варианты.
— Что за варианты?
Вопрос свидетельствовал о моем вежливом интересе и позволял поддерживать беседу. Но Чацки резко повернулся в мою сторону и посмотрел на меня так, точно я был объектом, требовавшим по меньшей мере бутылки жидкости для чистки унитаза.
