Не прошло и пяти лун, как муж принял окончательное решение.
— Нужно отвести его обратно, — сказал Курх, и по его серьезному нахмуренному лицу я поняла, что в этот раз это не пустые разговоры. — Он дикое животное, и место ему в лесу. Так будет лучше.
Я стояла, не в силах ответить. Кут, почувствовав моё волнение, подбежал, ласково потерся об ноги. Я подняла щенка на руки, прижимая к себе.
— Курх, пожалуйста…
— Не надо было к нему привязываться, — жёстко оборвал он, отвернувшись, словно бы не желая смотреть в мои умоляющие глаза.
Муж забрался в сани. Я подошла, молча подала ему щенка. Не понимая происходящего, тот завозится в санях, радуясь предстоящему приключению. Глупенький.
На глаза навернулись слёзы, и я поспешно убежала в дом, не желая плакать при Курхе.
Опять одна. Без Кута и его умильной возни дом казался ещё более пустым. Я хваталась за то и это, пытаясь занять ум работой, но все валилось из рук. В конце концов, я наткнулась на спрятанный Кутом клубок ниток, стиснула его в кулаке и разревелась.
Сама не заметила, как задремала. Проснулась от грохота резко распахнутой двери, а в следующее мгновение вокруг меня белым пушистым угрем заплясал Кут. Прыгал, просился на руки. Я подхватила щенка, сама не своя от счастья.
Курх, сердитый и грозный, стоял в дверном проёме.
— Вернулся! — зло воскликнул он. — Гнался за санями через весь лес, стоило мне тронуться с места. Не смог не взять.
— Спасибо.
Муж хмурился, глядя на меня, но моя радость была столь заразительна, что и по его лицу промелькнула тень улыбки. Он спрятал её в воротнике плаща.
Кут носился между нами, переполненный энергией от недавней увлекательной прогулки, и ему были совершенно не интересны противоречивые мысли и чувства хозяев.
*
Смешно, но я была благодарна Куту, что он решил остаться. И пусть за несколько лун после памятной поездки с Курхом щенок окончательно вырос и принимал мои игры и ласки не с увлеченностью малыша, а с лёгким снисхождением взрослого — ничего. Тем приятнее было, когда он сам приходил ко мне и растягивался рядом на лавке, позволяя почесать за ухом или погладить пушистый животик.
Курх же был неизменно неласков и молчалив. Не давал к себе прикоснуться, пресекал лишние вопросы. Лишь изредка брал на прогулки — да и то быстро отказал мне в этой маленькой радости, сославшись на то, что в серединном мире стало неспокойно.
Мой глоток свободы, кусочек родного края, был безжалостно отнят, и я вновь оказалась заперта, отрезана от всего серым плотным туманом.
