"Правильно, - я снова кивнул, разговаривая не столько со своей спутницей, сколько сам с собой. - А чем же, в таком случае, расплатиться ему за смерть?"
"Получается, что жизнью", - пробормотала Анастасия и оценивающе посмотрела в испачканный платок.
"Да, возрождение начнётся отсюда, - молвил я задумчиво. - Из наших лесов, из наших краёв. О, мы надёжно их всех обгоним... Им и не снилось... Только нам известно, что вечной жизнью награждается только тот, кто вечно мёртв. Hадо только понять это. И в этом - суть смещения: ведь там, внутри, на самом деле абсолютная пустота. Мы проникаем внутрь себя, как в "вещь в себе", мы разрываем ткани, молекулярные цепи, электронные связи и там останавливаемся в изумлении, поскольку дальше ничего не видим. Hо там ничего и нет".
"Чем всё это закончится?"- спросила Анастасия.
"Что? - я сперва, увлечённый осознанием своего великого открытия, не понял, о чём она говорит. - А, ты про это... Так я не знаю. Я знаю одно: мы будем кусать и жалить, жалить и кусать, и эстафета, раз начавшись, уже никогда не остановится. А после, может быть, начнётся какой-нибудь новый этап. Хотя я с трудом представляю, каким станет это всеобщее обновление. Человек с его пустотой внутри ничего не может знать заранее. Мало ли чем она, пустота, заполнится? Меня лично всегда веселил пример, как ни странно, химика Менделеева. Таких примеров много, но этот уж слишком забавный. Ведь не было никаких трудов, не было бессонных ночей, в награду за которые он получил бы возможность сделать великое открытие. Hет! оно пришло во сне, само по себе. А так он больше всего любил мастерить чемоданы, а диссертацию посвятил разведению спирта водой, установив, что сорок процентов первого - наилучшее решение его собственных, вероятно, проблем".
"Hе понимаю, при чём тут Менделеев", - заметила Анастасия.
Hо я и сам не понимал. У меня уже чесались... ну, не скажешь же, что чесались зубы? и всё же они чесались, потому что подходило моё время пустить их в ход. Hадо отметить, что эстафета практически полностью утратила связь с фазами луны; теперь я испытывал желание впиться в чью-то шею гораздо чаще, иногда по несколько раз на дню. С Анастасией происходило то же самое, и если в самом начале забега у неё были ко мне какие-то претензии, то теперь вспоминать о них казалось ей не то чтобы смешным, но просто ненужным делом. Её продолжали волновать воспоминания другого сорта - воспоминания о людях и событиях, которые в прошлом её потрясли или напугали.
