Хаос броуновского движения дядя Коля объясняет тем, что такому множеству частиц не удается найти терпимый для всех «квадрат». Вот и толкаются бесконечно.
Ох, гляжу я на людей — то же броуновское движение.
В теории дяди Коли есть еще много ценного — например, он объясняет приливы и отливы, берется обосновать орбиту Меркурия, а также предлагает попутно вечный двигатель — самокатное колесо, которое будет катиться собственным весом. Пробное его колесо, правда, едет только под горку, но это он объясняет ущербом ручной технологии, а выхлопотать для своего колеса заводскую технологию ему не удается — куда ни напишет, все пренебрегают.
Дядя Коля все ждет, что приедут к нам на уборку какие-нибудь физики и он их прижмет к стенке: как же так по-вашему получается с временами года: если летом Земля приближается к Солнцу, так и лето обязано наступить по всей Земле скрозь, а оно ведь наступает по очереди: то в южном полушарии, то в северном. Неужели наклон земной оси может покрыть разницу орбитального расстояния между Землей и Солнцем? И мучается дядя Коля разными вопросами, а физики к нам на уборку не едут, все больше гуманитарии вроде вас. Ехать дяде Коле самому за физиками недосуг. Я за милым моим не поехала ради всей моей жизни, а уж любопытство ума можно и перетерпеть.
Если бы я поехала, наскребла решимости (на все плюнуть и наугад, на авось поехать на поиски), я стала бы сильнее ровно на этот поступок (и на всякий последующий, если бы они последовали) — как мышцы крепнут от тренировок.
Или начать еще раньше: если бы я вышла из коляски…
Нет, еще раньше — где-нибудь в детстве, когда я стояла и бездействовала вместо того, чтоб нестись с криком «ура!» на штурм и преодоление…
Может, все наши беды растут из самого детства. Взять хоть моего покойного, например. Ну посудите. Он родился — мальчик, радость-то, Ромой назвали, ожидалось впереди только лучшее. Но не сбылось. Отца посадили — это у многих тогда. Мать, оставшись без «квадрата», побалансировала и сорвалась. Нет, не в том смысле, в каком вы готовитесь это понять. Счастье открывается человеку довольно многообразно, и зло тоже. Ее жизнь стала держаться (как ЛЭП на опорах — от одной к другой) на срывах. Такая вот обратная гравитация. Она душевно питалась срывами и стала предпочитать эту пищу любой другой, как эскимос предпочитает подтухнувшее мясо. Самой доступной добычей был Ромочка, она стерегла его, как охотник: вот сейчас он не так ступит — и она получит свой срыв. Взвив голос в ту высь, под самый потолок, где интонации уже нет места (расплющивается всплошняк), на одной ноте: «Так твою и так, и…» — дальше вслух нельзя — с отрадой освобождения, избавления от какого-то нестерпимого напора изнутри. Вот. А потом опять скучный перегон ЛЭП, провисание проводов, прозябание жизни — до следующей возможности осуществиться.
