Миф гласит, что Эвридика умерла от укуса змеи. Спасаясь от преследования Аристея, она бежала по лугу, тут ее и настигла смерть.
Как сказали бы современные толкователи, она стала чураться мужчин, и природа не потерпела такого пренебрежения своими законами.
На самом деле никакого демонстративного перехода в стан феминисток Эвридика не совершала. Просто ей больше не подвернулся мужчина, столь же притягательный и желанный, как Орфей. Она не хотела перебивать вкус воспоминаний.
Когда-то Орфей замечательно пел. Он так владел своим голосом, что люди, звери и сама стихия покорялись его мелодиям, как река покоряется руслу. Его пение упорядочивало всякий разлад, как магнит железные опилки.
Эта тайна занимала Эвридику всегда, а в последнее время особенно, когда Орфей перестал петь.
Далеко не всякая, даже гармоничная, мелодия может развить тот мощный прорыв, когда волоски на коже вздымаются дыбом. Когда пел Орфей, эта сила господствовала в каждом звуке без промежутков и пустот.
Эвридике казалось, что человеку рахитически недостает этого воздействия, как необходимого витамина, и душа его чахнет, словно растение без солнца. Она считала, что человека надо как можно чаще доставать волшебным прикосновением музыки. И она в каждую передачу, даже в заунывную беседу с каким-нибудь городским начальником, норовила вставить музыкальный укол, который достиг бы ни о чем не подозревающего слушателя и пронзил бы его, словно стрела Амура.
Она часами просиживала в музыкальной студии, как алхимик в лаборатории, из каждой пьесы выделяя экстракт, наркотическую вытяжку, будто опиум из макового молочка. Она отслушивала и внимательно пропускала через себя, как через сепаратор, бесконечные музыкальные записи. Она колдовала над выборками, как шаман. Далеко не всегда удавалось выделить нектар без потерь, иногда его волшебная сила пропадала на полпути. Ей приходилось предельно напрягаться, и со временем она превратилась в музыкальную колдунью, ведьму звуков. Она забывала есть и пить, она забывала вовремя уйти со студии, пока городской транспорт еще ходит, и ей нередко приходилось шагать сквозь тишину ночного города; казалось, из ушей под давлением лезут звуки, до отказа набившие ее изнутри. Она понимала, почему оглох Бетховен. Может быть, она умерла, может быть, настолько отлучилась от мира, что это больше походило на смерть, чем на жизнь.
И Орфей, сильно ее недосчитываясь, спустился за ней в подземное царство Аида.
