Брали обычно дома по вечерам или на работе утром. И вот идешь домой, звонишь в дверь и думаешь: «Ну, кто сегодня откроет, свои или — они? Ага, свои, значит сегодня не возьмут, можно ложиться спасть». (Из редакции обычно возвращались глубокой ночью). А утром приходишь на работу и первым делом оглядываешь комнату — не ждут ли люди оттуда. Нет, не ждут, значит, сегодня уже не придут можно спокойно работать. Вот так и жили. Меня не арестовали, но из газеты пришлось уйти. Куда идти не знаю, а тут встречаю знакомого: иди к нам в ТАСС. Так я стала работать в ТАСС. В мою обязанность входило освещать все самое важное и новое в советской медицинской науке. Поэтому я держала постоянную связь с Париным, когда он работал еще в наркомате и с первого дня основания АМН.
Контакт с Париным у меня был хороший, как и со всей академией. Сейчас академия насчитывает уже большую историю, недавно была 39‐я сессия. Меня кто‐то спросил: «Сколько же сессий вы, Анна Михайловна, посетили?», а я ответила: «Для меня это сороковая сессия, потому что я присутствовала еще на самой первой, учредительной, которая не вошла в счет официальных сессий».
Николай Николаевич Блохин[109] имел обыкновение шутить:
— Ну вот, Анна Михайловна пришла, можно открывать заседание.
Это потому, что я присутствовала на всех заседаниях Президиума — более исправно, чем иные члены президиума.
Однако наиболее тесный контакт у меня был с Василием Васильевичем Париным, во‐первых, потому что он был академиком‐секретарем, а, во‐вторых, из‐за его некоторых личных качеств, облегчавших общение с ним. Какой бы пост он ни занимал, у него не было никогда желания подчеркнуть свое превосходство, блеснуть своими знаниями. Он всегда был прост и предельно деловит, люди к нему приходили с открытой душой, он к каждому был внимателен, предупредителен, держался как равный с равным, как товарищ по работе. У людей, достигших высокого положения в науке, мы нередко замечаем эдакое самодовольное барство. У Парина ничего этого не было не только потому, что он, как высокоинтеллигентный человек, умел держать себя с людьми, но этого просто не было в его натуре. Я хорошо помню одно из открытых заседаний Президиума, на котором делала доклад Клюева. Кроме меня из журналистов на нем присутствовал Финн из «Известий»[110] и еще ктото. Когда доклад был закончен, я сказала коллегам, что, вероятно, эта информация секретная, надо получить разрешение, прежде чем ее печатать. Но Финн на это сказал:
