Не было и специальной клиники по кожным и венерическим болезням, которые входили в курс общей хирургии, и мы пользовались громадным клиническим материалом по этим болезням в городской больнице.
Акушерским материалом мы пользовались в городском родильном приюте. На очереди всегда значились два студента, один четвёртого и другой пятого курса: «очередные» вызывались во всякое время дня и ночи при ожидаемых родах, причём студент четвёртого курса оставался в роли наблюдателя, а пятого курса принимал более активное участие.
Так компенсировали дефекты в научной постановке факультета.
Отрадное явление представляли две важнейшие клиники – терапевтическая (внутренние болезни) и хирургическая. Клинического материала было вполне достаточно – по 40 коек в каждой клинике, а так как студентов на четвёртом и пятом курсе было приблизительно столько же, то каждый студент имел постоянно в своем ведении (был «куратором») одного больного; между тем много лет позже число студентов высших курсов увеличилось в несколько раз, а число коек оставалось то же. Директором «внутренней» клиники был выдающийся ученик Боткина, к сожалению, рано умерший, Лашкевич. Несмотря на своё болезненное состояние, он работал неутомимо. Периодически каждый из нас демонстрировал и разбирал «своего» больного при всей аудитории, и профессор экзаменовал «куратора», что заставляло его быть настороже. Директором хирургической клиники был профессор Грубер – прекрасный оператор и хороший преподаватель. И, уходя из клиники, мы испытывали полное удовлетворение и сознание, что теоретические знания, приобретённые на третьем курсе, расширяются и освещаются наблюдениями в клинике. Всякий умерший в клинике подвергался вскрытию, при котором присутствовала значительная часть студентов и обязательно куратор с историей болезни в руках.
Покойный Вирхов ставил в упрёк врачам, что они испытывают удовольствие, когда оправдывается их диагноз, хотя бы он был смертным приговором для больного. И это совершеннейшая истина. Даже мы, студенты, лишь будущие врачи, испытывали удовлетворение, когда наш прижизненный диагноз, подтверждённый профессором, оправдывался на секционном столе. Но бывали и обратные случаи. В этих случаях корректный, но беспощадный профессор патологической анатомии Крылов иногда находил извинительные причины ошибочного диагноза, но подчас резко критиковал и осуждал неправильный диагноз. Это заставляло не только нас, кураторов, но и профессоров быть крайне осторожными в постановке диагноза; в сомнительных и затруднительных случаях диагноз ставился под вопросительным знаком.
