- Что случилось? - завопили теперь со всех сторон. - Что случилось-то?!!
Крики, летевшие сверху, снизу, с боков пересекались где-то в центре, порождая квадро-эффект. Под ногами дёрнулось; те, кто рассчитывал выбраться к свету, обнаружили, что пятятся обратно и неуклюже затоптались, спеша развернуться. Их недовольство компенсировалось удовлетворением соседнего эскалатора, обитатели которого ехали, как и хотели изначально, на платформу. И этот соседний эскалатор был заполнен лишь наполовину, из чего делалось ясно, что там, в недоступных наземных далях, закрыли и вход.
- Что там такое, наверху? - кричала одна лестница другой: та, что хотела раньше вверх, той, что ехала к поездам.
- Нам не сказали! - кричали в ответ. - Что-то на набережной! Оцепили, повесили флажки! Никого не пускают!
"Холера, - подумал я, осатанев совершенно. - Как же, доберусь я до порта, держи карман. Представляю, что будет твориться в вагонах".
Очутившись на платформе, я счёл за лучшее остыть и отдаться стихии. Идя на таран, я выиграл бы, конечно, минуту-другую, но эти минуты погоды не делали. Но когда подошёл поезд, я не выдержал и втиснулся с первой же фалангой. Машинист справился с дверями только после шести безуспешных попыток; состав истерично вздохнул, дёрнулся и снова встал. У меня мелькнуло страшное предчувствие долгой стоянки в тоннеле; раздался новый яростный вздох, повторный рывок - и мы сдвинулись с места. Мне, прижатому к какому-то сверкающему выступу, не оставалось ничего другого, кроме как слушать сдавленные речи пассажиров. Я надеялся с их помощью разобраться в происходящем, но вокруг меня жаловались на жару, духоту, ругали власти сперва городские, потом - федеральные, однако ничего внятного я так и не услышал. В глубине вагона раздался громкий хлопок: лопнул воздушный шар; кто-то процедил испуганное "господи, боже ты мой", а кто-то ещё - казнитель шара, вероятно, - ненатурально засмеялся.
Мы не застряли, но зато убийственно медленно двигались. Когда поезд добрался до следующей станции, меня можно было выжимать - и это со мной незамедлительно проделали. Вылетев на перрон, я не почувствовал разницы между ним и вагоном. Глотая тёплый удушливый воздух ртом, а ушами - обрывки случайных фраз, я начал изнурительное движение к выходу. Балюстрада, спятив, бубнила рекламу, и это тошнотворное камлание через каждые пять-десять секунд прерывалось распоряжениями и увещеваниями дежурной по станции. Напрасно пытаясь упорядочить пассажиропоток, она выкрикивала какие-то нелепые, бессмысленные команды, тогда как сама уже ничего не понимала и не видела.
