Наш маленький катер уже приближался к Кронштадту. Издали сверкали огни „красного острова“, они становились всё ближе и ярче, пока, наконец, катер не проскользнул военную гавань.
Несмотря на поздний час, на летней пристани, в парке, перед памятником Петру Великому, стояла большая толпа моряков и рабочих. Оказывается, товарищи готовили мне встречу: раздались знакомые звуки морского оркестра. Катер ошвартовался.
Весь под впечатлением возбуждающих слов тов. Ленина, я произнёс горячую речь. Все точки над „i“ были поставлены. После короткой уничтожающей характеристики режима Керенского я в заключение употребил такую фразу: „Временное правительство инкриминировало мне призыв к вооружённому восстанию. Но это была наглая ложь. Тогда я призывал вас, кронштадтцы, не к восстанию, а всего только к вооружённой демонстрации. Но сейчас я говорю вам: восстаньте и свергните это ненавистное буржуазное правительство Керенского, которое гноит в тюрьме большевиков, держит Ленина на нелегальном положении и, не останавливаясь ни перед чем, душит революцию“».
Переночевав в Кронштадте, Фёдор на следующее утро в обществе того же неразлучного Семёна Пелихова опять вернулся в Питер. И в одном из длинных коридоров Смольного института встретился с Львом Борисовичем Каменевым.
«— Вот кто поедет вместо меня — Раскольников! — стремительно схватывая меня за рукав и широко улыбаясь, проговорил тов. Каменев обступавшим его со всех сторон военным.
Но товарищи, согласившись на предложение, всё-таки продолжали настаивать, чтобы кроме меня обязательно приехал и Каменев, так как химикам уже объявлено об его выступлении и даже напечатаны и расклеены афиши. Лев Борисович усиленно пытался освободиться от этой поездки, но представители химиков оставались неумолимы. Делать нечего, Льву Борисовичу пришлось подчиниться.
— Хорошо, — сказал он, — только подождите минуту, мне нужно ещё кое с кем переговорить.
Вскоре он возвратился, и мы поехали в запасный огнеметнохимический батальон.
Приехав на Петербургскую сторону, мы прошли в какой-то большой манеж.
Он был до половины уставлен скамейками, уже занятыми химиками, солдатами соседних полков и рабочей публикой. За недостатком мест многие стояли. Мы взошли на импровизированную эстраду, посреди которой возвышался председательский стол.
Тов. Каменев предложил мне выступить первым.
Я начал с заявления о том, что только вчера передо мной раскрылись железные двери тюрьмы. Затем, обрисовав мошеннические проделки царских следователей и прокуроров, я от этого частного вопроса перешёл к общей критике политического режима Керенского. Речь я закончил буквально теми же словами, как на Кронштадтской пристани, т. е. призывом к восстанию.
