Анна была расторопной, энергичной и умной. Дела в клинике пошли куда лучше. Доктор почувствовал, что заботы о снабжении, питании больных и обслуживающего персонала спали с его плеч.
Раза два Минна поинтересовалась деятельностью экономки и, довольная тем, что не обнаружилось никаких злоупотреблений, забыла о ней.
Один за другим потянулись опять сонные однообразные дни. По воскресеньям Минна ходила в церковь, по субботам — на кладбище, приносила на могилы супругов Таубер и старого Зоммера несколько цветков из своего сада, поливала посаженные на могилах цветы из лейки, которую захватывала из дома, как делали все — и богатые, и бедные дамы в городе, и, довольная исполненным долгом, мирно съедала бутерброд, сидя на скамье возле мраморного креста, раздумывая о компотах, какие нужно бы заготовить на зиму.
Иногда ей не хотелось идти в воскресенье в церковь или в субботу на кладбище, но она представляла себе, что скажут люди, если не увидят ее на привычном месте в соборе или на могилах родителей не окажется цветов. Люди скажут, что госпожа Таубер нарушает приличия, что она не благочестива, что она берет пример с тех дам, которые курят, стригут волосы и шляются со своими мужьями, разбогатевшими за время войны, по ресторанам.
Два раза в месяц доктор Таубер просматривал подписанные управляющим счета, которые Анна Вебер считала необходимым показать и ему. Он торопливо проглядывал их вечером при свете лампы и протягивал экономке обратно, широко улыбаясь и одаряя ее дружеским взглядом. И опять они не виделись недели две.
Дело шло к весне. Анна Вебер уже год работала экономкой. В этот вечер она вошла в кабинет Таубера чем-то сильно взволнованная. Ее сильные руки дрожали. Она молчала.
Доктор поднял глаза от карточек, в которых помечал что-то, и увидел перед собой на фоне розовеющего закатного неба четкие очертания крупной сильной фигуры Анны, он взглянул ей в лицо и заметил, что она не в себе.
— Как дела, сударыня? Как вы поживаете?
Никогда он не спрашивал ее, как она поживает. В вечерней тишине его голос прозвучал особенно отчетливо. Анна Вебер, казалось, заволновалась еще больше. Лицо ее выразило смятение.
— Господин доктор, прошу меня уволить! — произнесла она.
Это было плохое начало, очень плохое.
Таубер поднялся.
— Почему?
— Я бы предпочла обойтись без объяснений.
— И все-таки, прошу вас, скажите. Очень прошу. Вас кто-нибудь обидел?
Анна высказала причину со свойственной ей резкостью и прямотой:
