Володя же, напротив, очень высоко оценил во мне сценическую фантазию в ходе этой великой «туги». Сужу по тому, что где-то в марте он снова появился в нашем классе, чтобы сагитировать меня участвовать в их студенческой постановке «Сказки о попе и работнике его Балде» в роли бесенка.
Дело в том, что к июньскому юбилею Пушкина студенты пединститута готовили большой концерт, в котором главным, конечно, был спектакль по поэме «Полтава». Кроме того, у них были действительно хорошие, серьезные музыкальные номера (романсы на стихи Пушкина) и монтаж из лирических стихотворений. Я же исправно бегала на репетиции к «Балде»-Володе, а папа готовил для нас из папье-маше большую голову кобылы: у нее были глаза из лампочек с нанесенными на них зрачками, а челюстью можно было шевелить за шнурок. После того как лепка высохла, он сначала пролевкасил ее (то есть покрыл смесью гипса и столярного клея), а потом, добившись наждачной бумагой гладкости, раскрасил масляными красками и приклеил гриву из крашеной пакли. Конская голова получилась хоть куда: одновременно и смешной, и как будто настоящей! Еще он сделал сивый хвост, чтобы второй человек, изображающий круп кобылы, мог им помахивать, что мне ужасно нравилось и чудесно стимулировало двигательную фантазию. Даже сегодня моя разбуженная память услужливо воскрешает бурные захлестывавшие чувства от этого замечательного театрального реквизита: помню, как мы с Колькой, накрывшись рыжим одеялом (тем самым, что таскали с собой в бомбоубежище) и не видя ничего под ногами (брат мог смотреть через ноздри только вперед), с диким восторгом носились по двору и саду, а дядя Ваня пытался остановить наши весьма рискованные пируэты: «Оце щастя так щастя! Нэ шкода и шию звэрнуты! Втим, воно нащо и шия, як нэма головы!» – «Вот счастье так счастье! Не жалко и шею свернуть! Впрочем, зачем и шея, если головы нету!»
Однако ставшей знаменитой голове суждено было многое: она не только производила фурор на всех повторных спектаклях пушкинской сказки, но потом играла и другие роли (Росинанта Дон Кихота, Осла в басне Крылова и Танцующей кобылки, за которую мы с братом получили первый приз на маскараде в городском саду, притом балетмейстером была, конечно, тетя Мара).
Когда подошло время праздничного пушкинского концерта в пединституте, мне был доставлен из театра настоящий костюм бесенка – с меховой шапочкой, к которой были прикреплены рожки, и с каким-то мохнатым комбинезоном, заканчивающимся копытцами. Он меня сам по себе так воодушевлял, что мою роль одобрили все домашние – и заядлая театралка тетя Мара, и дядя Ваня с Мариной, и даже Колька, и родители (кроме бабушки, взыскательной зрительницы, которая пропадала где-то далеко на торжествах). Больше всего меня беспокоило, как это я подлезу под кобылу из двух человек и подниму ее. Но мудро-практичный Володя раздобыл в театральных закромах две коровьи ноги, которые вместе с большущей и туго набитой сеном подушкой изнутри прикрепили к «сивой» попоне, и эти широкие коровьи копыта сошли за узкие кобыльи, а попона с подушкой – за ее телеса.
