. Как мы увидим позднее, такого рода обмолвки указывают на возможные источники формирования культурного синкретизма как сознательного метода художника. Что же касается «точности детали, усугубляющей впечатление реальности», то не таким ли именно приемом пользовался Бакст как в своем искусстве, так и в текстах, в том числе в эго-текстах. Речь идет о деталях настолько гипертрофированных, что читатель не может не верить в сложносоставную химеру его биографии.
Но вернемся к отцу, наложившему вето на призвание юного гения. Архивы Гродно, как мы уже писали, о нем умалчивают. Зато у нас имеется в наличии его фотопортрет[107] (илл. 1): судя по всему, светлые, может быть рыжие, как у Бакста, волосы и красивой формы борода, скрещенные руки в крахмальных манжетах, хороший, нейтральный, скорее всего твидовый костюм, галстук, красивые черты лица и, наконец, очень характерный тяжелый, вопрошающий взгляд из-под нависших бровей. В 1892 году 26-летний Бакст закончит портрет Уриэля Акоста (илл. 2)[108], в котором – благодаря сравнению с этой недавно опубликованной впервые фотографией – невозможно не узнать костюмированный посмертный портрет скончавшегося за два года до того отца: те же пропорции лица, рыжеватые волосы и тот же самый взгляд. Кажется даже, что портрет писался по этой фотографии. Если наша гипотеза верна, то из того, в кого именно Бакст переодел отца в картине, мы можем немало о нем понять.
Уриэль Акоста (1585–1640) родился в Порто, в марранской семье, но мать его втайне оставалась преданной иудаизму. Сам он начал было карьеру правоведа, но затем обратился в иудаизм и в 1612 году вместе со своей матерью, братьями и сестрами переселился из Португалии в Амстердам. Там он быстро разочаровался в иудаизме, перебрался в Гамбург, опубликовал книгу Propostas contra a tradiçao, направленную против Талмуда и современной ему Синагоги, – а потом все-таки вернулся в Амстердам, где его отношения с еврейской общиной стали чрезвычайно сложными. Не желая ни подчиняться ее законам и требованиям, ни покинуть ее, Акоста покончил жизнь самоубийством. Портрет Акосты – единственное сохранившееся произведение Бакста на открыто еврейскую тему. Как мы увидим позднее, все остальные такого рода работы Бакст признал неудачными и в конце концов их уничтожил. Данный воображаемый портрет Акосты нам, стало быть, особенно важен. Почему он выбрал его для символического посмертного портрета отца? Что мог знать Бакст об Акосте? Что знали тогда об этом иудее-отступнике в России?
