Впрочем, я и не собирался хвастаться перед настоятелем независимыми взглядами. Для мен самым главным было не расплакаться. Только не перед этим умирающим в барочных мучениях Спасителем, не под ястребиным взглядом старца, сидящего за громадным, словно катафалк, письменным столом. Не как раскаявшийся еретик.
Энтличек, пентличек…
К выходу меня проводил уже другой монах. Молодой, коротко остриженный, в рясе с отброшенным назад капюшоном, с честным деревенским лицом. Мы бродили по каменным коридорам, проходя мимо ряда деревянных дверей, от пола исходил резкий запах восковой пасты, словно в армии.
— Вы знали пана Михала? — я показал ему пакет. — Он был моим приятелем. Много лет.
Парень покачал головой и вздохнул.
— И кто бы мог подумать… Он же вовсе не был старым… И вот так неожиданно… да еще в часовне…
Я не настолько глуп, чтобы воскликнуть: «а вот настоятель сообщил мне, что он умер в своей кровати!».
— И как это произошло?
— Он лежал в часовне. Крестом.
Монах разложил руки, словно желая продемонстрировать, что такое крест.
— Так мы его и нашли.
— Он жаловался на здоровье? У него что-то болело?
— Михал? Нет. Он никогда не уставал. Работал допоздна. Вечно сидел по ночам. Утром в его келье обнаружили разбросанные бумаги, перевернутый стакан с чаем, а он лежал в часовне. Ну совершенно, как если бы сорвался, перекинул стул и побежал молиться, даже двери не закрыл. Странно… — Все это он произносил себе под нос каким-то конфиденциальным шепотом. К нам напротив вышел другой монах, несущий под мышкой стопку картонных папок. Мой проводник замолк на мгновение и подождал, пока тот не исчезнет за поворотом коридора, пока не затихнет эхо его шагов. — Ведь даже неизвестно, от чего он умер, — прошептал монах. — Его даже не обследовали. Никого не вызывали. Ни полицию, ни скорую помощь. Только нашего врача, чтобы выставить свидетельство о смерти.
— А брат может показать мне его келью?
Тот даже остановился.
— Настоятель не разрешит. Да и там, наверное, закрыто.
— Поймите меня, святой брат. Это был мой приятель. Мне бы хотелось попрощаться…
— А вы знаете, чем он занимался? Чем все мы занимаемся? — неуверенно спросил парень, закусывая губы, как будто бы обязательно хотел что-то сообщить, но не знал — а разрешено ли ему. Я так это воспринял. Ведь он же не спрашивал, знаю ли я, что такое монастырь.
Дело в том, что я никаких подробностей не знал. Именно то, что Михал никогда не сообщил мне ничего конкретного, уже было подозрительным. Это, а еще все его таинственные поездки, бронированный несессер с ручкой, приспособленной для пристегивания наручников, камера перед калиткой и пуленепробиваемая дверь. Я поглядел проводнику прямо в глаза.
