Если так напряженно прислушиваться к стрельбе, можно сойти с ума. Целыми днями белые обстреливали город, и звуки канонады раздавались все ближе и ближе. Караульный шепотом рассказал Харитонову, что в двух домах на набережной ударной волной выбило все стекла. Господи, такая духота даже вечером! А окна открывать запрещено. И караульному, молодому парню по имени Дмитрий, отвечать на вопросы тоже запрещено, хотя изредка он все же уступает мольбам бывшего царского повара. Снизу слышен мерный и тяжелый шаг охранников, из кухни доносится неприятный запах вареной фасоли, из прихожей потягивает дымом солдатской трубки. Кажется, этот Дмитрий все чаще заглядывается на Марию. Похоже, из всех охранников царской семьи, перевезенной из Тобольска сюда, в Екатеринбург, в реквизированный большевиками дом инженера Ипатьева, лишь он один чувствует себя не в своей тарелке. Если бы можно было снова оказаться в Тобольске! Там так легко дышалось, все вокруг были предупредительны и, казалось, желали им добра. Частенько охранникам приходилось прекращать прогулку раньше положенного часа, потому что на улице собиралась толпа из желающих поцеловать руку своему государю. В том затерянном в Сибири городке царственным узникам казалось, что они почти на свободе.
Само время в Тобольске, казалось, замедляло свой бег. Город плыл над рекою, плыли одноэтажные халупы бедняков и просторные особняки купечества, плыли бесчисленные монастыри и церкви. Тобольский епископ Гермоген[3], слепой и высохший от старости, регулярно получал послания от императрицы-матери, которая призывала его возглавить контрреволюционное движение во спасение Отечества так же, как когда-то его тезка, святитель Гермоген[4], возглавил борьбу с иноземцами.
Бедная Maman[5]! Если бы она только видела, как обращаются с царем и царицей всея Руси здесь, в Екатеринбурге… Хорошо, что она теперь в Крыму, и свободна, и может сесть на любой английский корабль… Счастлив и его брат Георгий[6], который почил в 1899 году, в период расцвета царского дома, словно отказавшись переступить порог нового века, оставив все муки и бесславные поражения братьям.
Уже давно он, Николай, не тешил себя иллюзиями. Он чувствовал, что его Россия разбужена, растревожена могучими темными силами и не живет более по законам общественным. Она вернулась к инстинктивным, природным и глубоким своим корням, как некогда, под монголо-татарами. Она собирала силы и готовилась к прорыву в будущее, в котором он, Николай, был ей не нужен, и ради которого можно было принести его в жертву. Ни одному белому полку не удастся спасти его. Теперь все они – уже тени. Все кончено.
