(предписание), призывающее индейцев мирно подчиниться и принять христианскую веру. Этот длинный и сложный юридический документ следовало читать вслух индейцам во всех случаях перед военными операциями, проводимыми против них. Эту обязанность восприняли буквально, если не всегда серьезно. В 1542 году вице-король Мендоса приказал, чтобы
requerimiento читали воинам-чичимекам, стоявшим лагерем в
peňoles (скалистых горах) возле городов Миштон и Ночистлан. Чтение происходило на испанском языке; оно было доверено монаху, который, если верить летописцам Миштонской войны, был вынужден стоять в зоне недосягаемости для стрел и, очевидно, вне пределов слышимости; но считалось, что требования закона и справедливости были выполнены.
Для честных умов этой торжественной пантомимы было недостаточно. Многие юристы в Испании и других уголках отвергали Остийскую доктрину, потому что она была не только необоснованной с точки зрения богословия, но и нереалистичной. Когда Генрих Остийский писал ее в век средиземноморских крестовых походов, он имел в виду левантийских мусульман – воинственных врагов христианства, несмотря на массу возможностей изучить христианское вероучение. Вполне можно было выдвинуть аргумент, что их «неверность» была преднамеренной, злоумышленной и достойной наказания. Однако великие открытия ярче, чем любая теория, продемонстрировали ошибку считать «мир» и «христианство» более или менее граничащими понятиями. Было совершенно абсурдно призывать жителей Америки признавать власть понтифика, о котором они никогда не слышали. Моральные, интеллектуальные и правовые сомнения в справедливости завоевания Индий можно было утихомирить лишь доводами, независимыми от мирской верховной власти римского папы.
Что бы ни подразумевали буллы 1493 года, они были четкими указаниями королевской власти в Кастилии заняться обращением американских индейцев в христианство. Ни один католик – а обсуждение этих вопросов долгое время было ограничено католиками – не мог отрицать право папы римского давать такие указания или долг испанских монархов выполнять их. Однако в какой степени они были уполномочены использовать мирские средства для осуществления этих духовных целей? Можно ли долг обращения в христианство считать оправданием вооруженного завоевания, низложения местных правителей – если у индейцев действительно были законные правители – и утверждения власти испанцев над индейцами вообще? Это был главный вопрос. Если на него можно было ответить утвердительно, то тогда, в свою очередь, возникали второстепенные вопросы. Если индейцев нужно путем завоевания сделать подданными испанской короны, то какие юридические и политические права следовало им оставить? Нужно ли их обращать в христиан принудительно? Будут ли они подчиняться испанским судам и испанским законам, гражданским или церковным? Можно ли их передавать отдельным испанским феодалам, лишать земли, привлекать к принудительным работам, делать рабами?
