И, обращаясь к Малику, волнуясь, сказал:
— Дорогой друг, срочно пишите плакат. Вот вам его содержание! — И он подал ему блокнотный лист с содержанием плаката.
Уходя, Лабуле остановился и бросил:
— Слова: «Все наши требования домовладельцами приняты и удовлетворены» — пишите крупным шрифтом и красной краской, чтобы выделялись.
И убежал.
* * *
Двенадцатый день забастовки.
Мы пришли в Союз попрощаться с людьми, память о которых будет всегда храниться в глубине наших сердец.
Мещанинов выступил с яркой речью. Он был в ударе и говорил, как опытный оратор. Он душевно благодарил рабочих и их славного организатора Лабуле за дружбу, теплоту и любовь.
— Память о вас и о героической забастовке мы сохраним как светлое, счастливое событие в нашей жизни! — сказал он.
Потом говорил Лабуле. Он тоже говорил в высоком французском стиле.
Потом нас Лабуле и члены забастовочного комитета обнимали и целовали.
* * *
Ночью, лежа в постели, я все вспоминал героическую десятидневную работу в Союзе Строительных Рабочих и не мог заснуть. Вспоминал душевных, редкой доброты и благородства людей, с которыми мне там приходилось встречаться…
Впервые я узнал очаровавших меня французских рабочих, их вождя, гениального Жореса. Какое это счастье! Редкое, неповторимое счастье!
Имею ли я основание после этого Париж называть холодным и бездушным!?..
У нас были друзья, не занимавшиеся живописью или рисунком, но вместе с нами делившие все тяготы искусства. Они никогда не читали книг по вопросам изобразительного искусства, редко посещали музеи, салоны, но были в курсе всех новостей художественной жизни Парижа. Хорошо знали все интимные стороны личной и творческой жизни Ван Гога, Тулуз-Лотрека, Утрилло.
К таким друзьям принадлежал наш постоянный натурщик Леон. Его бесстрастное спокойствие во всех рискованных делах, какая-то ленивая самоуверенность в походке и жесте, а также хлесткая, ироническая фраза делали его не похожим на всех нас. Он обладал завидной способностью привлекать к себе монпарнасских натурщиц, видевших в нем своего бескорыстного и вернейшего друга. Они ему больше доверяли, чем своим любовникам. Он умел находить молочниц, отпускавших бедным художникам в кредит молоко, сыр-бри, шоколад, знал все женские монастыри, где по утрам можно было выклянчить чашку молока и кусок свежего хлеба, знал, где на барахолках можно было за какие-нибудь двадцать франков достать один только раз одеванный, модный, стального цвета английский костюм. Чего только не знал и не умел Леон?
