Инспектор ливней и снежных бурь | страница 47



Теперь дождевые капли сочатся по жнивью, а мы лежим на подстилке из сена у склона поросшего кустарником холма; умирающий ветер на последнем дыхании собирает над нами тучи, а капли, мерно падающие с веток и листьев вокруг, усиливают ощущение внутреннего уюта и благодушия. Птицы теперь ближе к нам, и их легче различить под густой листвой; похоже, они сочиняют новые напевы, солнечный свет ярко вырисовывает их силуэты на ветвях. И если перенести сюда гостиные и библиотеки – какими жалкими показались бы их соблазны! А нам бы петь, как в прежние времена:

Я книгу отложу – мне не до книг.
И мысль, устав меж строками блуждать,
Уйдет в луга – туда, где каждый миг
Ей дарит жизни свет и благодать.
Плутарх умен, старик Гомер хорош,
Шекспира жизнь прекрасна до конца…
А что читал Плутарх? Все вздор и ложь.
Шекспир читал не книги, а сердца.
Листва над головою шелестит.
И что мне греки, Троя, Одиссей?
Здесь ныне битва славная кипит:
На муравья поднялся муравей.
Гомер меня простит: я сам не свой —
К кому из них благоволит Зевес?
Другой Аякс вступает в смертный бой,
Вот он травинку взял наперевес…
С Шекспиром встречу отложу пока.
Меня пленила светлая роса,
И ливнем набухают облака…
Мы встретимся при чистых небесах.
Моя постель – на зависть королям.
Какой монарх такой похвастать мог?
У изголовья – клевер и тимьян,
Фиалки мягко стелются у ног.
А облака заволокли весь свет,
И бесконечно слушать я готов,
Как капли посылают мне привет,
Срываясь в пруд и в чашечки цветов.
Пусть вымок я в постели овсяной,
Но вижу: то кружится в синеве
Плывущий одиноко шар земной,
А то в моем исчезнет рукаве.
Я слышу отовсюду капель звон,
Как только ветер листьями тряхнет,
Как будто жемчуга со всех сторон
На землю щедро сыплет небосвод.
А солнце глянет в облачную щель,
Волос моих намокших стыдясь,
И каждый локон – как веселый эльф,
Одетый в бисер летнего дождя3.

Пик Хуксетт представляет собой небольшой поросший лесом холм, поднимающийся под весьма крутым углом до высоты двухсот футов у берега возле водопада Хуксетт. И если с горы Унканнунок открывается лучший вид на долину Мерримака, то с этого холма лучше всего видна сама река. Я сидел на его верхушке, на выступающей над пропастью скале всего лишь в несколько саженей длиной, в погоду получше нынешней; солнце садилось, заливая долину реки потоками света. Мерримак был виден на несколько миль в обе стороны. Широкая и прямая река, полная жизни и света, с ее сияющими пенистыми порогами, островок, о который разбивается течение, деревушка Хуксетт на берегу почти прямо под вашими ногами, так близко, что вы можете разговаривать с ее обитателями или кидать камни в их дворы, лесное озеро у ее западной окраины, горы на севере и северо-востоке – все это составляет картину редкой красоты и завершенности, так что путешественнику стоит потрудиться ради ее лицезрения.