Все же смоленское направление больше других тревожит сердца. Образ города-часового Смоленска в те дни был перед глазами. Старый русский город, он веками стоял на боевом посту, охраняя прямой путь к нашему сердцу — Москве.
Ставка назначила генерал-майора К. К. Рокоссовского командовать подвижной армейской группой войск в районе Ярцево, где немцы высадили крупный воздушный десант.
Задача у группы одна: удержаться на днепровских рубежах, не пустить немцев в сторону Вязьмы.
Теперь-то уж можно сказать, что вначале это была, пожалуй, скорее мифическая, чем реально существовавшая группа. В значительной степени желаемое выдавалось за действительное. Новому командующему на вопрос, какие части будут в его распоряжении, в Ставке ответили с полной откровенностью:
— Дадим одну-две дивизии, а главное, выезжайте на фронт и подчиняйте себе все, что найдете по дороге до Ярцева. Все и всех! Желаем успехов!
Впрочем, кое-что командующему группой генералу Константину Рокоссовскому еще дали: две автомашины со счетверенными пулеметами и расчетами при них, радиостанцию, несколько офицеров для будущего штаба группы и напутствие с весьма широкими полномочиями:
— Действуй!
В Касне, где в те дни находился КП Западного фронта, Рокоссовскому не сказали ничего утешительного. Командующий войсками фронта Семен Константинович Тимошенко, угнетенный тяжелым положением на передовой, говорил резко, отрывисто:
— Плохо... очень плохо. Немцы пытаются рассечь войска фронта на несколько частей и открыть путь к Москве. Понимаешь? Поезжай сегодня же... Сколачивай группу...
На другой день Рокоссовский снова встретил командующего фронтом — уже вблизи передовой, на дороге в Ярцево.
Вышли из машин, стали на обочине.
По шоссе тянулись на восток машины, повозки, шли разрозненные подразделения, брели легкораненые. Шли вперемешку с гражданским населением, уходящим от войны, от фронта.
Картина тягостная. На еще больше осунувшемся лице Тимошенко привычно застыло выражение озабоченности и боли. Он молча смотрел на отступающих и в бессилии играл желваками.
— Видишь? — кивком показал на шоссе.
— Вижу! — горько подтвердил Рокоссовский.
Было такое ощущение, что и он лично виноват в том, что отступает армия, бегут женщины, дети, старики. Невольно подумал: «Вот так и мои где-то — Юля и Ада...»
Как раз по шоссе проходило стрелковое подразделение, по всей видимости, остатки полка или батальона. Шли вразброд, усталые, седые от пыли, в помятом обмундировании, виднелись бинты, черные от крови и грязи. Сразу понятно — фронтовики, уже испытавшие и бомбежки, и артобстрелы, и разбитые переправы, и болотные хляби, где мин больше, чем лягушек.
