Спустя некоторое время Казарян сделал еще меньшую скрипку. В ней 56 частей, есть и струны-паутинки (одна из них немного приспущена, чтобы была заметнее).
Когда автор этой книги приехал к мастеру в Ереван, тот положил на стол швейную иглу и сказал:
— Вот она, скрипочка, рассмотрите ее.
— Но я ничего не вижу, кроме иголки.
— А для чего микроскоп?
Прильнув к окуляру прибора, я разглядел музыкальный инструмент, вставленный в... игольное ушко[9].
— Из чего же сделана скрипка?
— Из резонирующей ели, как и полагается. Покрыта золотистым лаком. Это точная копия скрипки великого Антонио Страдивари. В ней 56 частей, длина четверть миллиметра, весит она всего 0,003 грамма.
— Струны, наверное, нарисованы?
— Зачем? Струны как струны. Взял человеческий волос, разрезал его вдоль на сто частей. Одна сотая — это и есть струна. Паутина не годится, паук слишком толстую выткал...
Каково: паутина «слишком толста»!
Эдуард Авакович продолжал:
— Расскажу о забавном случае. Пришли ко мне гости — друзья из ГДР. Я в это время бился над тем, чтобы опилить волос. Спрашивают: «Чем обрабатываете волос?» Я взял десятидюймовый рашпиль, говорю: «Вот этим напильником». Шутку поняли, посмеялись... Вы, наверное, знаете, что на скрипках принято оставлять автографы сделавших их мастеров. Так поступали Страдивари, Гварнери, Амати. Расписался и я на своей скрипке, приглядитесь, увидите на деке.
— А играть на ней можно?
— Конечно, но только в том случае, если найдутся подходящие музыкант и смычок, — улыбаясь, ответил мастер. — Может, комарик сыграет?
— Не могу взять в толк, как вы умудрились сделать такую кроху?
— Как и всякую другую. Конечно, размеры ее необычны.
— Легко сказать, необычны. А инструменты? Покажите хотя бы один из них.
Эдуард Авакович протянул нечто похожее на крохотное шильце.
— Резец?
— Он самый, угадали.
— Победитовый?
— Нет, победит не годится, у него слишком зернистая структура, поэтому заточить его острейшим образом невозможно. Применяю алмазный. Спасибо моей дорогой жене Розе Леонтьевне, она подарила маленький бриллиант из своего кольца. Пришлось долго доводить этот режущий инструмент до нужной остроты. Его режущая кромка в 100 раз тоньше волоса.
— Но ведь само это изделие настолько мало, что его не разглядеть простым глазом...
— Пользуюсь бинокулярным микроскопом или сильной лупой. Деталь укрепляю в поле зрения оптического прибора. Надеваю на лицо марлевую повязку и работаю. Без повязки нельзя. Был у меня случай. На половинке разрезанного вдоль человеческого волоса длиной в полмиллиметра написал маслом картину, изображавшую битву армянского национального героя Вардана Мамиконяна с завоевателями персами. Даже река, через которую переплывали иноземные захватчики, была хорошо видна. Трудная работа над миниатюрой близилась к концу, когда вдруг она исчезла. И только потому, что вздохнул не вовремя. С трудом нашел волосок под винтом микроскопа. Было еще и так. Неосторожным вздохом, словно ураганом, погубил уже готовую микроминиатюру «Восемнадцать танцующих девушек», остались, увы, только две.
