— Теперь рассказывай, что это еще за история с письмом?
Она уже протянула руку, но он покачал головой.
— Оно осталось там, дома. Я туда не возвращался. Но я знаю его содержание наизусть. Слушай: «Мне нужно уехать дня на два, на три. Не волнуйся, ничего страшного… Хм!.. Продукты в шкафу… Не открывай новую банку варенья…»
— Что-что?
— Да, именно так: «Не открывай новую банку варенья, пока не доешь початую, и перекрывай газ, когда не пользуешься плитой, а то ты вечно об этом забываешь. До скорого свидания. Целую тебя…»
Люсьена бросила на любовника пристальный взгляд. Помолчав немного, она спросила:
— И ты, конечно, узнал ее почерк?
— Еще бы!
— Почерк легко подделать.
— Это мне известно. Но дело не только в почерке, а в самом тоне письма. Я абсолютно уверен, что письмо написано Мирей.
— А почтовый штемпель? Он настоящий?
Равинель пожал плечами.
— Ну, теперь тебе осталось лишь спросить, настоящий ли был почтальон.
— В таком случае я вижу только одно объяснение. Мирей написала это письмо до своего отъезда в Нант.
— Но ты забыла о дате на почтовом штемпеле! Письмо было отправлено пневматической почтой из Парижа в тот же день. Кто, по-твоему, отнес его на почту?
Хозяин кафе вернулся, неся на тарелке горку бутербродов. Он принес и два бокала пива. Потом вернулся за кассу и вновь уткнулся в свою газету. Равинель понизил голос.
— И потом, если бы у Мирей возникло хоть малейшее сомнение, она непременно обратилась бы в полицию. Она не ограничилась бы упоминанием о початой банке варенья.
— Начнем с того, что она не поехала бы в Нант, — заметила Люсьена. — Да нет, все говорит о том, что она написала это письмо… до того.
Она вонзила зубы в бутерброд. Равинель отпил полбокала пива. Никогда еще он не осознавал так ясно всей абсурдности того положения, в которое они попали. И он чувствовал, что Люсьена тоже понемногу теряет свою обычную уверенность. Она положила бутерброд, отодвинула от себя тарелку.
— Не хочу есть. Это так… неожиданно — все, что ты мне сейчас рассказываешь!.. Но заметь: если письмо не было написано до того, то как оно могло быть написано после?.. И в нем нет ни единой угрозы, как если бы у отправителя начисто отшибло память.
— В том-то и дело! — прошептал Равинель. — Ты к этому подходишь.
— Каким образом?
— Ход своих мыслей я понимаю. А ты продолжай.
— В том-то все и дело… Я не понимаю.
Они долго смотрели в глаза друг другу. Наконец она отвела свой взгляд и прошептала как бы в раздумье:
