. Через полгода после переезда родилась Тура. Из развлечений, помимо возни с ребенком – вязание и радио. Спустя год Ларса списали, и он присоединился к семье.
Оттуда Елена и сбежала с первым попавшим в поле ее зрения моряком. Оставив полуторагодовалую дочь норвежским родственникам.
*
- Ничего себе! – только и выдохнул Степан. При их внешней с Турой совершенной разности и даже некоторой полярности судьбы оказались более чем схожи.
- Да уж, - криво усмехнулась девушка. – Ничего себе, все вам.
- А как ты тут оказалась? – Степа уже забыл про свое великодушное «Не отвечай». История Туры таила в себе еще много интересного.
- А вот тут, Степа, и начинаются государственные тайны, - вздохнула Ту. – Тебе чаю подлить?
- Ага. Только я это… - Степан виновато покосился на пустые тарелки. Ни следа бисквита и сыра. И это, похоже, его рук… то есть, рта… дело.
- Что найдешь – все твое! – Тура махнула рукой в сторону холодильника. – Только печенку не трогай, я ее завтра пожарю.
С очередной чашкой чая Степа уминал творожную массу и слушал продолжение рассказа Ту.
*
Леночка вернулась в отчий дом. Там ее приняли - куда деваться. Обогрели, приласкали, пожалели. Но когда был задан вопрос: «Что с ребенком?»… когда не было получено внятного ответа… Павел Корнеевич влепил дочери пощечину. За то, что ребенка бросила. И бушевал потом долго. Но совершенно безо всякого практического результата.
Добиться того, чтобы дитя вернули матери, не получилось. Ни сразу. Ни потом. Законодательство Норвегии было всецело на стороне отца, гражданина страны. Получать удавалось только скупые отчеты о том, что ребенок жив, здоров, благополучен и растет. Так шли годы. Елена почти сразу получила развод, и у нее вовсю крутились новые романы. Менялись мужчины, цвет волос, места работы. О дочери, растущей где-то в Норвегии, она преспокойно забыла.
Павел Корнеевич не забыл.
А Тура росла с все больше и больше пьющим отцом и молчаливыми тетками, которые приходили, чтобы приготовить еду и произвести уборку. Еще зашивали отцу одежду – он почему-то постоянно рвал штаны и прочее. Иногда забирали девочку к себе. Впрочем, помнилось Туре об этом очень-очень смутно. Ни лиц, ни слов, ни событий. Только ощущение холода и одиночества. Словно не люди вокруг – тени, темные и безголосые.
Жизнь ее с отцом прекратилась в тот день, когда он заснул в доме, закрывшись. А Тура осталась на улице. Она специально вышла – не любила его пьяным. Ей тогда было пять.
