— Вы его всё равно убьёте, чем это отличается от прямого убийства? — По его мнению, никакой разницы нет.
— Тем, что лично Вы в нём не будете замешаны.
— Формально да, вины моей не будет. — Как же он ненавидит эти все торгашеские «хитрости». — Но есть ещё такое понятие, как слово благородного. — Которое этому человеку явно не известно. — Да и совесть у меня тоже есть.
— Назовите сумму, которая поможет Вам договориться с Вашей совестью.
Такие предложения даже за шутку принять нельзя. Значит, этот человек просто идиот.
— Если эти люди действительно поедут через мой лес, то свою долю я возьму с них, лишнего мне не надо. — На откровенный идиотизм он решил не обижаться. Убогие люди.
— А если мальчик сам на вас нападёт? Вы же убиваете всех, кто оказывает сопротивление, мне правильно рассказали?
— Да, правильно. — Он сам доводил до всех своих людей эти принципы: кто не сопротивляется — у тех треть забирать и отпускать. А если кто-то обнажил оружие, тот будет убит, не важно, мужчина это или женщина.
Детей, правда, им убивать ещё не приходилось. И он искренне надеялся, что и не придётся.
— Тогда я прошу только обещать: если мальчик обнажит оружие, его убьют. — Понятно. Рядом с мальчиком будет провокатор, который и вручит в нужный момент малышу ножичек.
— А если он не будет сопротивляться? — В ситуации, когда кто-то нападёт с оружием, его люди и так убьют любого. Возможно, даже ребёнка не пощадят.
— А если нет, то нет. Просто ограбите и отпустите.
— Мы не грабители. — Скривился он от такой трактовки его благородного занятия. — Мы просто собираем налог за проезд через свои территории. Император вообще забирает больше половины в виде налогов, а мы только треть.
— Да, извините, я просто оговорился. — Не видно, что он раскаивается за свои слова, но что взять с торгаша. — Так мы договорились?
— Договорились. — Он так понял, что изменить всё равно ничего нельзя. Мальчик всё равно поедет, а его люди его остановят.
— Может, тогда подпишем договор? — Этот человек не идиот, он просто издевается!
Алетис сделал шаг назад, выхватил шпагу и сделал приглашающий на дуэль финт.
— А может, я просто проткну тебя своей шпагой, и пойду своей дорогой? — Он вообще-то считал себя спокойным человеком, но и его можно было вывести из себя. Раздражение от такого унижения грозило вылиться в кровопролитие. — Кто ты такой, чтобы не верить мне на слово?
— Что Вы, я совсем не то хотел сказать. — Ты смотри, у этого толстяка к шпаге рука даже не дернулась, явно только для красоты висит. И совсем не испугался. Наверное, весь амулетами от физического урона обвешан с головы до ног. — Извините покорно, конечно же, я Вам верю. — И поклонился.
