Перед важным разговором не стоило обострять отношения, тем более что шарлотки уже расхотелось.
— Ты не хочешь, но, тем не менее, постоянно меня обижаешь! — Ника наконец-то соизволила оторваться от бумаг. — Ты меня не уважаешь! Ты меня используешь! Как повара! Как уборщицу! Как прачку! И как проститутку тоже! Я должна тебя обслуживать-обстирывать, раздвигать по первому требованию ноги, а если что-то не так, то ты сразу устраиваешь скандал! Вот как сейчас!
— Я сейчас устроил скандал? — переспросил Константин, обалдев от обрушившихся на него несправедливых обвинений. — По-моему…
— Вот! — взвилась Ника. — Ты всегда хочешь, чтобы все было по-твоему! А на нас с Мариночкой ты х… положил!
Крик разбудил недавно уложенную дочь. Ника взяла ее на руки и начала укачивать, сопровождая процесс комментариями.
— Папочка разбудил Мариночку… Ай, какой нехороший папочка… Он думает только о себе… Не плачь, милая, мамочка рядом… Мамочка не даст тебя в обиду…
«Какой белены она объелась? — обреченно подумал Константин, глядя на криво улыбающуюся жену. — Устроила скандал на ровном месте, навыдумывала черт знает чего, а теперь ребенка против меня настраивает… Разве я кого-то хочу обидеть?».
Надо было что-то возразить, но голос разума советовал соблюдать осторожность, поэтому Константин выбрал самое нейтральное из возможных возражений.
— Мариночка и Марианна — это разные имена, — сказал он, стараясь говорить, как можно мягче. — Марианну можно называть Машенькой или Анечкой…
— Да пошел ты! — грубо огрызнулась жена, прикрываясь дочерью, как щитом. — Достал своим занудством, честное слово! Я не Ивано́в, а Ива́нов! Командир козлов-баранов!
Константин действительно не любил, когда в его фамилии неправильно ставили ударение. Отец еще в детстве объяснил, что они — Ива́новы. Так правильно, если не веришь, то можешь у Антона Павловича Чехова спросить, у него пьеса есть про нашего однофамильца. Ну и что с того, что все вокруг произносят Ивано́в? Известно же, что на одного умного десять дураков приходится.
Раньше Ника воспринимала «пунктик» по поводу ударения нормально и никогда не позволяла себе шуток на эту тему. Тем более — таких грубых.
— Камандил казлов-баланов! — повторила дочь и показала Константину язык.
— Я не командир козлов-баранов, — с прежней мягкостью сказал Константин, глядя в окно, за которым открывался типично блоковский пейзаж — ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет. — Я самец богомола. Я оплодотворил самку и теперь можно есть меня поедом, потому что больше я не нужен. Можно и вообще сожрать…
