Но потом мне пришлось сдаться перед очевидностью. Ты туда вернулся. Ты не мог обойтись без нее. Я узнала от Ронги, что она отравила своего гепарда мышьяком, который украла у тебя. Еще я узнала, что она собирается уехать из Франции. Но Ронга не могла сказать, собираешься ли ты уехать вместе с ней. Я прожила ужасные дни, ища средство тебя удержать. Ронга подсказала мне путь. Теперь я была готова следовать им до конца. Мне нетрудно было взять в твоей аптечке, Франсуа, флакон с мышьяком. Мне достало мужества, Франсуа, мужества, чтобы отравиться. Не для того, чтобы умереть! Во всяком случае, не для того, чтобы умереть немедленно. А для того, чтобы заставить тебя остаться со мной. Я была уверена, что ты не посмеешь уехать. Ты слишком любишь животных. И я тоже стала несчастным животным, я, твоя жена. Ронга умоляла меня отказаться от моего намерения. Она была просто в ужасе. Но у меня не было выбора. Поскольку моя первая попытка с синим плащом не увенчалась успехом, поскольку Ронгу отсылали, я должна была воспользоваться своим последним шансом. Если я не ошибусь в дозе, если останусь жива, может, я сохраню тебя? Может, сумею все-таки оторвать тебя от этой женщины? Потому что только ей ты вменишь в вину мое отравление. Тот, кто умертвил свою собаку, может умертвить и соперницу. Когда я высыпала гранулы, рука моя не дрожала. Но когда я выпила яд!.. Я уже не знала, люблю я тебя или ненавижу! Потом, когда боль сжигала мне внутренности, я прокляла вас обоих. Господи, как я мучалась! Что толку, что ты сидел возле моей кровати и держал меня за руку! Я видела тебя, Франсуа, таким, каков ты есть. Я спрашивала себя, как может выжить любовь, когда видишь того, кого любишь, с беспощадной отчетливостью и видишь его вот таким? Но, несмотря на физическую боль, которая не шла в сравнение ни с чем испытанным мною ранее, я была готова на все. Я без колебаний приняла еще порцию яда — почти у тебя на глазах, когда ты проверял, что я пью и что ем, — чтобы твои подозрения стали уверенностью. Во всем виновата Мириам — этой мыслью ты должен был проникнуться до тошноты. Я не пропускала ни одного твоего движения, ни одного взгляда, потому что тебе пришло время выбирать: Мириам или я. На протяжении четырех-пяти дней я считала, что выбор клонится в мою пользу. Но что ты за человек? Ты занимался мной со всей преданностью, на какую только способен, и не переставал думать о другой. Никогда мне не вернуть тебя. Что это, лицемерие? Слабость? Или, возможно, любовь для тебя — что-то необязательное и преходящее? Если бы ты нуждался в этой Мириам или во мне так, как я нуждаюсь в тебе, ты бы не колебался ни секунды! Я бы уже предпочла, чтобы ты рвал по живому, грубо, по-мужски. Твои отсрочки мне были отвратительны. Иногда я говорила себе, что Мириам — тоже твоя жертва. А потом этот звонок от Ронги. Совсем недавний. Мне-то кажется, что она позвонила век назад, а было это… только вчера во второй половине дня. К счастью, тебя не было дома… Ронга назначила мне свидание около Гуа, и я встретила ее точно в назначенный час. Наконец она открыла мне правду, я узнала все разом: что она уезжает навсегда тем же вечером, что Мириам возвращается завтра, что послезавтра вы уезжаете вдвоем! Она показала письмо, которое получила из Парижа. Бесстыдно радостное письмо! Не будь ты заодно с этой женщиной, разве она так радовалась бы? Вы давно задумали свой отъезд. На деталях она не останавливалась, так что я не знаю, будешь ли ты ждать свою любовницу в Бовуаре или встретишься с ней в Париже, но я знаю точно, что в понедельник ты будешь уже далеко. Я проиграла.
