— Не вижу связи.
— Вы — да. Я тоже. Но там еще царит средневековье. С техническим прогрессом, но все же средневековье. Многие белые опасаются негров — именно потому, что чувствуют их могущество…
— Идиотизм какой-то.
— И да, и нет. Нужно пожить в Африке самому.
— Но вы-то?..
— О, я остаюсь наблюдателем. Меня интересуют не суеверия, а люди. Мириам — поразительная личность.
— Вы… хорошо ее знаете?
Виаль взглянул на меня поверх бокала, и я поспешил выпить.
— Да, достаточно хорошо. Я был другом их обоих. Это я посоветовал Мириам уехать. Не поймите меня превратно. Я решил поставить эксперимент. Я же уговорил Ронгу сопровождать ее. Поначалу Ронга отказывалась. Она была очень привязана к Хеллеру.
— Она считала, что хозяйка виновата?
— Наверняка. Но я затрудняюсь сказать вам, в каком смысле она считала ее виноватой — в магическом или в моральном.
— И это не помешало ей…
— Ронга знает, что она нужна Мириам. И потом, Мириам из тех женщин, которым прощают все. Да вы сами в этом убедитесь.
— Сомневаюсь.
— Напрасно. Вот, держите.
Виаль достал из бумажника карточку и протянул ее мне.
— Не откажите в любезности изредка черкнуть мне несколько строк. Полечите Ньетэ и понаблюдайте, как идут дела. Я прошу вас об этом как коллегу… Не забудьте, я ставлю эксперимент… Да не бойтесь, я вам все объясню… А пока я здесь, выпишу вам чек.
Я наотрез отказался. Он принялся настаивать. Я поднялся.
— Хорошо, — сказал он. — Спасибо.
Он довольно тепло пожал мне руку и вышел вместе со мной.
— Я улетаю в следующий вторник. Рад был с вами познакомиться, Рошель.
На этом мы расстались. В Бовуар я вернулся донельзя взбудораженный, во мне теснилось множество вопросов, которые я позабыл задать Виалю. За столом я не проронил ни слова.
— Ты не заболел? — обеспокоенно спросила Элиана.
— Да нет же. Откуда ты взяла?
Два дня спустя Мириам стала моей любовницей.
Начало нашей связи я опускаю: этот период мне запомнился плохо. Я был чересчур счастлив. Было ли это действительно счастьем? По правде говоря, не знаю. Скорее переполняющая все твое существо восторженность, нечто вроде бурной весны, тем более ярой, что приходилось сдерживать ее, душить, прятать ее цветы и ароматы. Потому что, клянусь честью — если мне еще дозволено говорить о чести, — даже в хорошие моменты забвения я никогда не переставал любить Элиану. Психолог из меня, конечно, не ахти какой. Но я не слепой и вижу, что делается вокруг, как распадаются семьи. Я никогда не верил, что мужчина может любить двух женщин одновременно, с одинаковой искренностью, более того — доброй волей. Вот почему я вдруг ощутил в себе чудовищный, болезненный разлад. Я уже упоминал о Гуа. В моем приключении он сыграл выдающуюся роль. Если бы его не существовало, я, скорее всего, никогда бы не сумел стать тем двойственным человеком, осторожным и страстным, терзаемым угрызениями совести и желанием, то и дело оказывающимся на грани самоубийства. Гуа — это искушение смертью в той же мере, что и счастьем. Я так торопился вновь увидеть Мириам, что ехал впритирку за уходящим от берега потоком; иногда я оказывался в воде и вынужден был сбрасывать газ. Я видел, как путь мне пересекала юркая рыбья молодь. Я упорно продвигался вперед. Живые водоросли облепляли камни, сочась влагой и испуская поутру легкий парок. Я давил колесами клубки водорослей и заблудившихся крабов. У меня было ощущение, будто я плыву по морю, оставшись в мире один со своей любовью. И я достигал границы.
