— Руперт чересчур налегает на спиртное, — сказал Аксель.
— Не думаю. — Поскольку Аксель иногда намекал, что Саймону стоило бы пить меньше, Саймон, очень любивший приложиться к бутылке, изо всех сил старался уходить от этой темы.
— А я уверен, — настойчиво повторил Аксель. — Руперт держится так внушительно, что все невольно забывают о его уязвимости.
— Никогда не называл бы Руперта уязвимым.
— Он очень эмоционален. Его рассудочность поверхностна. А с другой стороны, ему всегда везло.
— Хочешь сказать, что ему не случалось проходить через испытания испытаний? Но он так умен, Аксель. И эта книга по философии…
— Посмотрим, чем окажется эта так называемая книга по философии. Скорее всего, винегретом эмоций.
— Только не начинай дразнить этим Руперта, Аксель.
— Ты милый заботливый мальчик и умница, что не забыл купить цветы для Хильды, хотя, по-моему, твой букет несуразно велик.
— Я нарочно купил несуразно большой букет.
— Что ж, вручи его с подходящими к случаю словами. Проклятие, Саймон, не делай этого, сколько раз говорить тебе!
Наклонив зеркальце бокового вида, Саймон пытался в него посмотреться.
— Прости.
Отражение, пойманное в зеркале, представляло собой узколицего молодого человека с острым носиком, несколько выступающей полной нижней губой и беспокойным взглядом карих глаз. Густые, слегка волнистые и старательно причесанные волосы были темнее, чем у Руперта, и заметно длиннее. Изящная хорошо посаженная голова. Сходство двух братьев проявлялось не столько в чертах лица, сколько в его выражении: мягкость Руперта рифмовалась с робостью Саймона. Аксель, чей взгляд Саймон украдкой перехватил в водворенном на место зеркале, был совсем темной масти, хотя и носил фамилию Нильсон, доставшуюся от предков-шведов. Его гладкие волосы цветом напоминали чернозем и тоже были довольно длинными. Брови кустистые, глаза редкого серо-голубого оттенка. Губы, хоть и не чересчур тонкие, образовывали прямую твердую линию. Некоторым его наружность казалась высокомерной и отталкивающей. Саймон считал ее суровой и прекрасной. И восхищался аскетически слепленным лицом того, для кого, как он знал, в любви было дозволено все.
— Ради бога, перестань гладить себя по волосам, Саймон.
— Прости, дорогой.
— По-моему, после бритья ты опять пользовался этим мерзким лосьоном.
— Слегка. Ты бы его не почувствовал, просто в машине ужасно жарко.
— Попробуй все-таки запомнить, что ты мужчина, а не женщина, договорились?
