Дети Йеманжи | страница 51
– Где Ошун сейчас? – осмелев, спросила Эва. – Она жива? Здорова?
– Жива, – пробурчал Ошосси. – Но не совсем здорова. И не смотри на меня так, гатинья[36], я к ней пальцем не прикоснулся! Просто… просто был вчера злой. Хотел напугать. И всё.
– А кто?! Кто к ней прикоснулся? – приступила к нему Эва, разом почувствовав, что сейчас самое время задавать вопросы. Но Ошосси только рассмеялся, показав безупречно ровные, белые зубы. Через плечо Эвы спросил насупленного Эшу:
– Как ты её уговорил?
– «Уговорил»?! – Эшу шлёпнулся на песок, зачерпнул горсть мокрого песка и прижал к левому уху, которое, видимо, до сих пор горело. – Да я её спас в последний момент! И не гогочи, она тебе сама подтвердит! Её мамаша уже разложила свои бузиос! Десять штук! Тебе это ни о чём не говорит?
– Что?.. – Ошосси на миг задумался – и вдруг, ударив кулаком по песку, выругался:
– Проклятая шлюха! Для всех нас?!
– Да, для всех! Никого не забыла! Но Эвинья была умницей. Передавила их все.
Ошосси взглянул на Эву с одобрительным интересом. Затем снова повернулся к брату:
– Послушай, наверное, нам теперь надо… Да что там с ухом у тебя? – Эшу не ответил, и Ошосси, помолчав, осторожно спросил, – Что – Огун приехал?
– Нет ещё, – с явным облегчением отозвался Эшу. – Это Оба. Я отвёл к ней ночевать малышку, ну… и… вот. С этой толстой дурой сейчас невозможно разговаривать! Чуть сковородкой меня не убила! А потом вцепилась в ухо!
– Ну… – усмехнулся Ошосси. – Её, знаешь, можно понять. С Ошун у них обычные бабьи разборки, но ты-то зачем вписался? Вы с Оба всегда хорошо ладили!
В ответ Эшу виртуозно выругался, швырнул горсть песка в море и, отвернувшись, умолк. Эва задумчиво посмотрела на него – и вздрогнула от голоса Ошосси:
– Йанса, ты виделась с Шанго?
Эва обернулась. Высокая негритянка в красном купальнике, которая несколько минут назад играла на песке вместе с Ошосси, стояла рядом. Приглядевшись, Эва увидела, что Йанса – не негритянка, а каброша[37], но очень тёмная, темнее Ошосси. От неё исходил острый, тягучий запах не то горького мёда, не то пряностей. Длинные афрокосички с вплетёнными красными и коричневыми терере[38] были сплошь вываляны в песке. К мокрому от пота телу тоже прилипли песчинки. Йанса была не особенно красива: слишком круто очерченные скулы, слишком выступающие вперёд губы, слишком широкий нос с резко вырезанными ноздрями, в одну из которых была вдета серёжка – рубиновая капелька. Глаза – золотистые, как у животного, с ярким белком – смотрели в упор, внимательно и холодно. И, глядя в эти глаза, Эва вспомнила и её тоже. Эта молодая женщина (тогда на ней была военная форма) полгода назад спрыгнула перед ней с подножки грузовика.